Звезда в оранжевом комбинезоне
Шрифт:
– А мы бедные?
– Можно сказать, мы ни бедные, ни богатые, не то чтобы как сыр в масле катаемся, но и не голодаем.
– А если бы у тебя было много денег, ты бы что ела?
– Лосося на гриле. Каждый день.
– Так любишь его?
– Просто обожаю!
– По вкусу похоже на курицу?
– Нет-нет, это рыба.
– А Стелла богатая?
– Не думаю… Но она могла быть богатой…
– А Леони?
– И она могла бы. У твоего прадедушки, Жюля де Буррашара, был замок, фермы, серебряная посуда, тысячи гектаров отличных земель. Он все понемногу распродал. А то, что осталось, перешло Леони – а значит, Рэю.
– И
– Да уж, делиться он не очень-то любит.
– А почему все его боятся?
– Потому что он постоянно обижает и мучит людей. Словно ему не нравится, когда кто-нибудь счастлив.
– А он вообще любит кого-нибудь в жизни?
– Не думаю. А может быть, я просто не в курсе.
Она намазала маслом дно сковороды, выложила первый слой тоненьких ломтиков картошки, добавила соль, перец, немного мускатного ореха, тертый сыр, потом задумалась, почесала нос.
– А вот, вспомнила. Он любит Фернанду, свою мать.
– Это нормально, – сказал Том. – Она же его мама.
– Она обожает его, и он жить без нее не может. Видел бы ты их, как они стояли, прижавшись друг к другу, на кухне замка, когда она приходила на работу!
– Ты их хорошо тогда знала?
– Мы обе были служанки. Я – постоянная, она – приходящая. Мы с ней ладили, она была не из тех, кто отлынивает от работы и считает ворон. Она не была бездельницей, даже не подумай. Иногда она откровенничала со мной. Мы сидели на углу стола, ели сало, и она рассказывала.
– А Рэй знал своего отца?
– Нет.
– А ты его знала?
– Он был сезонный рабочий. Очень красивый мужчина с ручищами, мощными как шпалы, и работал как вол. Фернанде-то не приходилось строить недотрогу, она была страшна как смертный грех, обугленная головешка. Я не знаю, что на него тогда нашло, когда он поволок ее в уголок тем вечером. Пьян, наверное, был.
– А у тебя никогда не было возлюбленного?
– У меня и времени-то на это не было. Я попала в замок в шестнадцать лет, и вот теперь мне семьдесят семь, и я выжата как лимон.
– А где ты жила?
– Мы с Жоржем жили в сторожке у входа в замок. Возле курятника. Небольшой такой домик.
– А сколько лет было Леони, когда ты начала там работать?
– Она только что родилась. Это я ее воспитывала. Она мне как дочь. А Стелла – словно бы моя внучка, а ты получаешься мой правнук! Возлюбленного у меня нет, но есть семья. Ты можешь мне объяснить, как так, ты, всезнайка?
Она мазнула ему нос маслом, он сморщился.
– А почему ты не идешь навестить ее в больницу, раз она тебе как дочь?
Сюзон не ответила. Она отвернулась к полкам и сделала вид, что ищет какую-то утварь.
– Потому что тебе страшно. Так? Ты боишься Рэя Валенти?
– Ты не видел мой блокнот? Он лежал здесь, на столе. Ты не выбросил его вместе с очистками, как в прошлый раз?
– Послушай, нянюшка, надо ведь спасать Леони!
– А вот это, крошка моя, будет ой как непросто!
– А иначе она умрет…
– Что ты можешь об этом знать?
– Я слушаю, я смотрю, я совсем не дурак.
– Давай-ка начинай накрывать на стол. Тогда все будет готово к приходу твоей мамы. А потом мы пойдем поищем яйца, проверим, есть ли вода у ослов, принесем им хлеба, нарвем салата.
– Стелла всегда называет Леони мамой, но Рэя зовет только «Рэй Валенти». Это почему?
– Скажите пожалуйста! Ему палец в рот не
клади… Что ты еще хочешь знать, а?– Лионель Труйе из моего класса сказал, что Рэя Валенти раньше звали Пустоцветом и Сухостоем. Потому, что он не мог иметь детей?
– О-ля-ля, крошка моя! Что ты от меня требуешь? Давай накрывай на стол. И ставь глубокие тарелки, у нас сегодня суп.
– Ну еще не хватало! Я хочу картофельную запеканку.
– Ну хорошо, поешь сперва одно, потом другое.
– Ну ты придумала!
Он вздохнул.
– Никто никогда не отвечает на мои вопросы.
– А почему ты своей матери не задашь эти вопросы?
– Я не хочу причинять ей боль.
– А меня вот не щадишь.
– Это не одно и то же. Рэй Валенти тебе никогда не сделал ничего плохого.
– Это правда.
– Я уверен, что он избивал Стеллу. Послушай, ты ведь сказала, что я могу доделать запеканку? Я хочу как следует посыпать ее сыром, чтобы образовалась золотистая корочка.
– Не забудь сливки, мускатный орех и молоко, – сказала Сюзон, охотно меняя тему разговора.
– Можешь доверять мне, – ответил Том. Он натирал мускатный орех на терке аккуратно и ловко, стараясь не порезать пальцы.
«Откуда он все это умеет? – подумала Сюзон. – Дети – удивительные существа. Особенно в таком возрасте, как сейчас Том. Потом, когда становятся подростками, они делаются тупые, как бараны. Упрямые. Грязные. Недалекие, тяжелые. Мычат, когда ими пытаются управлять. Лупить их надо. Вот этого-то Андре и не хватало. Хорошей порки, вот чего. И материнской любви. Все, что она недодала сыну: внимание, нежность, ласку, – все превратилось в желчь. Маленький Раймон был не лучше. Его надо было взять за рога, чтобы заставить сделать операцию. Она очень хорошо это помнит. Фернанда ей рассказывала. «Чем больше мы тянем, тем больше риск, что он станет бесплодным, а он упирается, не хочет. Его яички слишком высоко, они греются в животе, и это их стерилизует». В пятнадцать лет его практически силой уложили на операционный стол. Его оперировал отец доктора Дюре. У них профессия врача в семье переходит от отца к сыну!» Папаша Дюре объявил Фернанде: 99,9 % риска, что у ее сына никогда не будет детей, нужно оперировать его как можно скорее. Фернанда тревожилась и переживала. Она боялась, что люди будут насмехаться над ее мальчиком.
Внезапно она решилась поговорить с Сюзон. На следующий день она уже раскаялась и рада была бы забрать назад свои откровения, но было уже поздно. Сюзон тогда поняла, что не стоит выслушивать людей, которые хотят излить тебе душу. Отношения потом портятся даже больше, чем когда поссоришься. В первый момент ей польстило, что ее выбрали в наперсницы, она даже подумала, что они с Фернандой подружатся, но та внезапно стала враждебной и чужой. Было неприятно, это точно. И точно еще, что Стелла с большой вероятностью не была дочерью Рэя Валенти.
Это портило картину, которую создал для всех Рэй после рождения Стеллы: он постоянно демонстрировал всем малышку, словно свидетельство его мужественности: «А вот смотрите, какая прелесть, и нос у нее мой, и глазки мои, и подбородок», а в конце концов добрался и до щелки внизу живота! Он изображал Саму Честность с девчонкой под мышкой, хлопал кнутом по опилкам манежа… Его теперь было не остановить.
Точно было еще и то, что маленький Том отнюдь не был дураком.
– Ты закончил?
Том кивнул.