Звезда заводской многотиражки 3
Шрифт:
И кто бы знал, каких мне стоило усилий, не выказывать нетерпения! Невидимое кольцо прямо-таки жгло мой палец...
Конечно, можно было намекнуть маме, что я хотел бы поговорить только с ней, в тот момент, когда отец вышел в туалет. Но я не стал. Она выглядела такой безмятежной и счастливой, что мне просто не хотелось лезть с этим своим «мама, нам надо серьезно поговорить про моего настоящего отца».
— Леша, вот ты вспомнил! — мама рассмеялась истории отца, которую я, погруженный в свои мысли, пропустил мимо ушей. — Это жы было в то же лето, когда у нас Прохор гостил, еще в Свердловске?
— Нет, — лицо отца стало замкнутым, сразу же,
Отец замолчал и принялся остервенело, громко звякая ложечкой, выскребать из вазочки остатки мороженого.
— Ой, Леш, прости пожалуйста, — мама положила ладонь на руку отца. — Прости, что я о нем вспомнила. Испортила такой хороший вечер... Ваня, может купишь отцу еще порцию мороженого с шоколадом, как он любит? А то у него закончилось...
— Конечно, мама, — покладисто ответил я и встал. Пока продавщица накладывала ломти мороженого, краем глаза я смотрел на родителей. Полностью разговор слышно мне не было, только отдельные слова. Несколько раз прозвучало имя Прохор, несколько раз слово «прости». Отец буркнул что-то неразборчивое.
Интересное дело. Прохор, значит. Не такое уж часто встречающееся это имя, чтобы речь шла про какого-то другого Прохора. Все возможно, конечно, но я уже начал привыкать, что случайные совпадения в моей истории — это совсем даже не случайности. Значит, Прохор у нас гостил когда-то. А потом они с отцом крепко поругались. Однако сейчас с ним активно общается Игорь. А я, пока был в Москве, маниакально старался вывести этого самого Прохора на чистую воду. Видимо, потому что был убежден, что с ним что-то не так.
Ну ладно, хоть что-то... Не расспросил маму про кольцо, зато узнал, что Прохор имеет какое-то отношение к нашей семье.
Я как будто пазл собираю. Ищу один кусочек, а вместо него попадается другой, но тоже из этой же картинки. А что будет, когда я соберу всю картинку? Я внезапно исчезну, как Лизка-оторва из головы моей бабушки?
— Тридцать две копейки, — сказала продавщица.
Я бросил монетки на тарелку, забрал креманку с мороженым и грушевую воду и вернулся за стол. За это время там более или менее воцарился мир. Только лицо мамы опять стало виноватым, а глаза — больными и печальными.
Домой я вернулся почти в полночь. Захотелось прогуляться после семейных посиделок, так что от площади Октября я пошел пешком. Благо, погода позволяла. Настроение было смутное какое-то. Пасмурное, как и небо. И отчего-то тревожное. Опять задумался о том, что я пассажир в этом времени. Безбилетник. И что в какой-то момент по «салону» тысяча девятьсот восемьдесят первого года пройдется контролер и выкинет меня нафиг.
Хотел даже купить бутылочку пива, но магазины уже были закрыты. Впрочем, так даже лучше. Еще не хватало напиваться из-за каких-то своих домыслов. Ну, не получилось у меня того разговора, который я планировал. И что? Зато узнал кое-что другое. Важное или нет? Да фиг знает. Поживем — увидим.
Я выключил верхний свет, оставил только настольную лампу на подоконнике, чтобы светила на кровать. И завалился под одеяло с книжкой Артура Конана Дойла, которую выпросил почитать у родителей. Черт, надо бы, придется, пожалуй, обзаводиться собственной библиотекой. Чтобы можно было хоть иногда сбегать от реальности...
Не сразу понял, что заснул. На какое-то мгновение показалось, что я стою в темном коридоре своей же коммуналки. Лампочка мерцает и потрескивает. И закрытые двери по обеим сторонам. Ну
мало ли, начал засыпать, понял, что надо сходить отлить, встал и вышел. А проснулся уже потом...Но нет, это была вовсе не коммуналка. Коридор был много длиннее и терялся где-то далеко в темноте. И двери. Они были одинаковые и с обеих сторон. Много-много дверей. И на каждой, кажется, что-то нарисовано. Грубыми штрихами. Словно мимо прошел некто с ведерком красной краски и широкой малярной кисточкой. И наляпал что-то.
Значит, это просто сон. Я переступил ногами и понял, что стою на полу босиком. Опустил вниз глаза. Вместо паркета пол коридора был вымощен шахматными досками. Старыми и потертыми. Хм, интересное дизайнерское решение...
Когда я поравнялся с первой парой дверей, то обе они чуть скрипнули и приоткрылись. На одной был нарисован неровный круг, на второй — треугольник. Из-за правой двери доносились звуки, какие издает проигрыватель, когда пластинка уже доиграла, но иголку с нее все еще не подняли. Шурх. Шурх.
Я толкнул дверь. В центре комнаты стояла шкатулка. Ну, то есть, этот предмет по форме напоминал шкатулку. Из темного дерева, с зеркалом на откинутой крышке и фигуркой балерины. Я помнил такую штуку, она была у моей мамы, когда я был совсем мелким, еще в детский сад ходил. Шкатулку маме привезли из Германии. Мелкому мне она ужасно нравилась, и я постоянно клянчил, чтобы с ней поиграть. Сбоку у шкатулки была тоненькая проволочная ручка, если ее покрутить, то раздавалась музыка, и балеринка начинала крутиться.
Играть со шкатулкой мама мне, разумеется, не разрешала.
А когда я пошел в школу, этой шкатулки я уже не помню. Может быть, я же и сломал. Пробрался тайком к маминому зеркалу и накрутил ручку вдоволь. Или балеринку отломал, фиг знает.
А в этой комнате стояла такая же шкатулка, только очень большая. Настолько, что вращающаяся балеринка была вполне человеческого роста. И когда она повернулась ко мне лицом, я понял, что это Аня.
Ну, допустим... Я не силен в толковании сновидений, но это явно подсознание пытается мне что-то сказать. А значит в других комнатах тоже что-то такое спрятано.
Окей, что тогда за дверью напротив?
Сначала прислушался. Тишина. Толкнул дверь.
Комната была черной — черные стены, потолок, пол. На каждой из трех стен по портрету. По центру — в вычурной золоченой раме — Лизавета. В королевском платье, высокой прическе, украшенной цветами, с пальцами, унизанными перстнями. Прямо императрица и самодержица. Я усмехнулся. Образ настолько ей не подходил, что выглядел карикатурно.
Другой портрет был скорее похож на глянцевый постер. На нем была Анна. Голая, снятая со спины. Она обольстительно изогнулась и смотрела на меня из-под ресниц. От взгляда сердце забилось быстрее, так что я перевел взгляд на третью стену. Там была Даша. В наряде невесты — белое платье, фата. Простая рама, траурная лента.
Я двинулся дальше по коридору.
На очереди следующая дверь. На которой кисть неведомого маляра нарисовала некое подобие насекомого. Видовую принадлежность я бы определять не взялся, но понятно было, что не машина и не верблюд.
И кажется я знал, кого увижу.
Но ошибся.
Там был вовсе не Феликс Борисович, а председатель профкома. Он сидел на высокой стопке бумаги, а над головой у него мерцала бледным светом паутина. Как нимб, только паутина.
Дверь напротив осталась запертой. Рисунок на ней тоже было не разобрать — просто пятно красной краски.