Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Больше того, к досье было подшито ходатайство одного из сыновей к нотариусу, в котором тот отказывался признать «второе» завещание на основании того, что оно вступает в противоречие с существующими законодательными нормами о разделе имущества. Тем самым косвенно, да еще и письменно подтверждался факт существования этого «второго» завещания, оригинал которого впоследствии исчез. Покойный сам будто бы его уничтожил, чтобы дать силу завещанию, составленному ранее и заверенному у нотариуса, – тому документу, в которое теперь всё и упиралось. Но ведь Вельмонт имела копию этого ходатайства. Казалось непонятным, почему она ею не воспользовалась.

Тактика защиты, выбранная наследниками, была с их точки зрения беспроигрышной: лишить старуху наследства любой ценой, другого варианта они попросту не допускали и в этом смысле шли напролом. Поскольку же Грава связывали с этой семьей давние отношения, нетрудно было предположить, что даже, если бы он разобрался во всём досконально, он не стал бы более осторожен в выводах, продолжал бы семейству подыгрывать. Впрочем, так ли это? Действительно ли Грав не понимал, что делал?

Этот вывод казался самым неприятным. Речь могла идти о подлоге. Родственники вполне могли прибегнуть к обману, чего проще. Притязания мадам N вполне можно было отстаивать. Стоило приложить необходимые усилия, и нужное доказательство не могло не всплыть на поверхность. Но в таком случае получалось, что он отстоял права крохоборов.

Грава не было в Версале до понедельника. Телефон в Антибе не отвечал. Получалось, что позвонить ему просто некуда. Тормошить же компаньонов на ночь глядя Петр тоже не стал.

Утром в понедельник, приехав в Версаль к открытию конторы, Петр узнал, что у Грава родился ребенок и что он уже вернулся, с утра успел побывать в кабинете, но уже уехал по каким-то делам, обещая быть только к обеду…

Около часа дня, когда из коридора послышался оживленный смех Мартина Грава, Петр взял коробку с делом и открыл дверь:

– Позволь тебя поздравить… Мальчик или девочка?

– Сын! – сиял Грав, но при этом отрицательно качал головой. – Четыре кило пятьсот. Да-а, пока этого собственными глазами не увидишь…

– Как назвали?

– Марком.

– Марком. – Петр одобрительно кивнул. – Я вот что хотел… Тут есть пара вопросов… – И он подбросил в руках знакомую Граву файловую коробку. – Есть у тебя минута?

– Анна сказала, что всё в порядке? Спасибо, – поблагодарил Грав.

– Я как раз об этом… Зайдешь ко мне?

Они вошли в кабинет Петра, и он закрыл дверь.

– Подлинное завещание, сделанное раньше, оказывается, было, – сказал Петр. – Сколько ни просматривал бумаги, уверен, что всё это липа.

– Не понимаю… о чем ты? – В некотором замешательстве Грав опустился перед ним на стул.

– Если сопоставить даты и показания, то много ума не нужно, чтобы прийти к такому выводу.

– Теперь-то зачем об этом говорить, когда всё закончилось?

– Это завещание… было оно или нет?

– Второе? Не могу сказать. Возможно. Я не криминалист, не сыщик. Мы работаем с бумагами.

– Не понимаю… Ты хочешь сказать, что ты знал, чем здесь пахнет? – удивился Петр.

– К чему эти дурацкие вопросы?.. Да, можно было бы предположить, что завещание уничтожено. Сам он его уничтожил или все вместе – вопрос спорный. Что делать? Завещания нет… Нет, и всё. А как с делом работать?

– А если всё же всплывет?

– Каким образом?

– Если я правильно понимаю, ты всё знал.., – помолчав, заключил Петр. – Ну ты даешь! Старухе за приют платить нечем. Вы ее по миру пустили. Или ты не в курсе?

– Я делаю свою работу, не могу же я вникать в жизнь каждого до такой степени… Любой на моем месте сделал бы то же самое. А вот как человеку быть дальше – это уже другой вопрос.

– Не уверен, что всё так просто… Кем тебе приходятся эти люди, сыновья?

– Да никем. Отец знаком с их отцом.

– Ради него ты и старался?

– Какой-то разговор… Какая мне разница, кто прав, кто виноват, ей-богу… – Грав вскинул на Вертягина сомнительный взгляд, всё еще не понимая, что стоит за его настойчивостью. – Ну хорошо… Я должен был внимательнее отнестись, согласен… Но кому это могло прийти в голову? До меня под конец стало доходить кое-что, когда Вельмонт появилась… Но я уже не мог ничего изменить. Формально всё сделано правильно. Ни тебя, ни меня никто не может ни в чем упрекать.

– Меня ты впутал непонятно во что. А за дележом стоит чуть ли не уголовщина… Или ты не понимаешь?

Грав обмяк и с мрачным видом что-то обдумывал.

– Что от меня ты хочешь? – спросил он.

– Исправляй, раз наворотил, – спокойно ответил Петр.

– Пьер, я понимаю, что всё это глупо… И бесконечно уважаю, поверь мне, твое, так сказать… рьяное отношение к этим вещам. Но… абсурд, ей-богу!

День спустя, когда в кабинете стало известно о случившемся, – в неприглядном положении оказался не только Грав, нарушивший правило, согласно которому никто из компаньонов не должен был без общего согласия с другими браться за дело, которое могло бы нанести ущерб репутации всего кабинета, – никто не знал, как выходить из положения. Вертягин не видел другого выхода, как вступить с Вельмонт в переговоры, заставить родственников урегулировать ситуацию мирным путем, без дальнейших разбирательств – заставить их выплатить компенсацию теперь уже «потерпевшей», в обмен на отказ ворошить всю историю…

К концу недели, убедившись, что ни Гравом, ни другими компаньонами не будет предпринято никаких шагов, Петр решился на самостоятельный шаг. Было уже поздно, около одиннадцати, когда он отважился наконец сделать то, о чем думал все эти дни. Он набрал домашний номер Шарлотты Вельмонт.

Трубку сняли сразу. Ответила сама Вельмонт. Петр назвался, извинился за поздний звонок и принялся объяснять причину своего звонка.

Вельмонт не сразу смогла понять, о чем идет речь. И Петр уже было жалел о своем жесте. Но тут, собравшись с духом, он выложил всё как есть. Его компаньон, который вел дело наследников, соглашался пойти на компромисс, устраивающий ее клиентку – с выплатами, с компенсацией, которых Вельмонт добивалась, но при условии, что дело будет завершено без обжалования.

В трубке повисло молчание.

– Я знала вашего отца… и уважала его, – произнесла Вельмонт. – Но вас я не понимаю. Люди вроде вас для меня всё равно что инопланетяне. Что вы о себе возомнили? Что на вас даже приличия не распространяются? Что вы можете звонить кому угодно и когда угодно? Чтобы удружить личным советом?

– Мне всё равно, что вы обо мне думаете.., – помедлив, сказал Петр. – Завещание липовое. Вы были правы. Я этого не знал. И теперь хочу найти выход из положения… ну если хотите, с наименьшими потерями для всех… Проверьте даты. У вас есть все необходимые бумаги, – добавил Петр.

– Какие даты?

– Даты по всему делу, особенно за сентябрь, когда было составлено второе завещание. И сравните их с другими. По-моему, всё просто…

Вельмонт долго молчала.

– Ну хорошо, предположим, что с датами ваши наследники нахимичили, – заговорила Вельмонт осевшим голосом. – Предположим, что там, в Версале, у кого-то проснулась совесть. Бывает. Но ваш подход меня обескураживает… Могу вам задать один вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Вы давно в судах работаете?