Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Как только Петр пришел в движение, спаниель вновь схватил мяч в пасть и отскочил в сторону.

Слева в полутьме на фоне кустов выросло два силуэта. Петр узнал племянницу. Выйдя на газон и заметив его, она направилась в его сторону. За ней следом плелся американец, одной рукой он заправлял за пояс брюк майку, в другой держал пустую бутылку от шампанского.

– Дядя, дядя… – нараспев произнесла Луиза. – Вы что здесь потеряли? Один… в темноте…

– А вон! – Петр показал на спаниеля.

Пес взвизгнул, затрясся от нетерпения и даже сделал стойку.

– Надо же, какой дурень.., – усмехнулся Петр и запустил мяч по той же траектории…

Вернувшись к себе в дом в разгар вечера, Петр некоторое время сидел в тишине ночного сада и слушал какую-то знакомую фортепьянную музыку, доносившуюся из забытого в гостиной включенным радиоприемника.

После шума соседского двора тишина казалась необычной, какой-то насыщенной, в нее хотелось вслушиваться. Из сада действительно доносились непонятные шорохи. Он вглядывался в колеблющиеся от ветра тени и не мог определить, что это.

Воздух стал чист, пахуч. Ночной свежестью трудно было надышаться досыта. Он не мог побороть в себе того легкого, беспричинного воодушевления, вперемежку с каким-то томящим мысленным сумбуром, который нередко овладевал им после шампанского, если удавалось не выпить лишнего, но, в конце концов, всегда оказывался мучительным. Бессонницу и сумбур это гарантировало до самого рассвета.

Как размещать племянницу с ее гостями? Спали ли все врозь? Или кому-то следовало постелить в отдельной спальне с двуспальным ложем, как в прошлые приезды?

Чтобы избежать ошибки, Петр приколол на входную дверь записку:

Луиза, я уже лег. На ночь распорядись по своему усмотрению. Обе спальни наверху свободны, плюс моя – третья. Постельное белье – в комоде, который стоит наверху в коридоре возле лестницы. Себе я постелил в кабинете.

Петр и сам не мог позднее понять, что взбрело ему в голову утром, когда, проснувшись, он поднялся на второй этаж и открыл дверь в одну из спален…

Еще не было восьми. Он поднялся наверх, чтобы взять в одежной нише свежую рубашку и заодно проверить, удалось ли Луизе всех как следует разместить. Такими, по крайней мере, доводами он успокаивал себя позднее, пытаясь найти объяснение своей выходке…

Сначала он приоткрыл дверь в свою спальню. Комната оказалась пуста, кровать даже не была разобрана. Он приоткрыл дверь в соседнюю спальню. И глазам его предстала неожиданная картина.

Американец МакКлоуз, по пояс голый, в одних трусах, сидел на кровати и смотрел на него безразличным взором. Синие, сомнамбулические глаза американца смотрели и не видели.

За правильным, спортивным торсом МакКлоуза виднелась голова Луизы с разбросанными по подушке волосами. Племянница спала в объятиях другого. То есть третьего…

В следующий миг МакКлоуз просиял странной улыбкой лунатика, и Петр поспешил скрыться за дверью.

За завтраком – Петр накрыл стол в гостиной с особой тщательностью – американец держал себя, как и накануне, непринужденно. Ничего особенного как будто и не произошло. Петр спрашивал себя, помнит ли тот о его появлении на пороге комнаты? Не была ли забывчивость американца вызвана тем, что все трое накурились перед сном какой-нибудь шмали?

Луиза за обе щеки уплетала разогретые в духовке круассаны, обильно намазывая их медом. Когда она взяла из корзинки третий круассан, Петр отправился разогреть оставшиеся.

Робер, принявший душ, но сонный и непричесанный, еще больше поражал своей худобой. Весь в родинках – ими были усыпаны и грудь, и руки, все оголенные части тела, не прикрытые майкой, – он прихлебывал кофе, засматривался на дно чашки, к еде не притрагивался, но с жадностью затягивался сигаретой, и мгновениями казалось – спит сидя…

На следующий день Петр узнал от Форестье-младшего, что в четверг, за два дня до вечера у соседей, Сильвестры провели вечер с Мартой – вместе ужинали где-то неподалеку от оперы. Вспоминая свой разговор с соседкой в саду после рок-н-ролла, который озадачил его своей неожиданной откровенностью, Петр теперь не знал, как объяснить двусмысленное поведение Сильвестров, не мог не чувствовать себя в нелепом положении, а вместе с тем не мог не испытывать нарастающей неприязни к Марте – неприязни к человеку, с которым прожил больше пяти лет. И как он ни ужасался этому чувству, такое случилось с ним впервые в жизни, он ничего не мог с собой поделать.

Подыскать для Марты подходящее жилье в черте города оказалось не таким простым делом, как он думал. Все квартиры, осмотренные им в течение недели при содействии агентства, в которое он решил обратиться без Женни Сильвестр, чем-то не устраивали. Лишь одна из квартир, находившаяся неподалеку от парка Монсо, совсем рядом с улицей, где жили Калленборны – две комнаты, кухня, просторная ванная, – отдаленно отвечала тому, что Петр искал, но оказалась немеблированной.

Петр склонялся к мысли, что более здравым решением было бы предложить Марте денежную помощь для того, чтобы она самостоятельно подыскала себе то, что ей будет по душе, – сверх тех восьми тысяч франков «пособия», которые он намеревался выдавать ей ежемесячно, пока ее жизнь не войдет в привычное русло. И он считал, что это может продлиться не меньше года. Впрочем, он готов был и на большее. Со съемом квартиры возле парка Монсо Петр решил повременить. Но прежде чем окончательно оставить эту идею, он решил сделать последнюю попытку и обратился не к соседке-риелторше, а к одному из бывших клиентов кабинета, занимавшемуся посредническими услугами в вопросах приобретения недвижимости. Тот согласился помочь и уже к концу недели предложил то, что Петр искал.

Небольшая и добротно меблированная студия, только что после капитального ремонта, находилась на последнем этаже старинного здания, в одной из тихих улочек восемнадцатого округа. С большого балкона открывался вид на озелененный сквер. Два окна выходили во внутренний двор, такой же тихий, погруженный в тень деревьев, наполненный, как и сквер, шелестом листвы.

Петр оформил гарантийные письма и внес предоплату за три месяца. В тот же вечер через Сильвестров он передал Марте чек на пятьдесят тысяч франков, в счет восьми тысяч, которые собирался выделять ей каждый месяц, и только теперь почувствовал, что гора свалилась с плеч. Но не прошло и двух дней, как на него обрушилось неожиданное известие: вселяться в новую квартиру Марта не собиралась. Она отказывалась от каких-либо переговоров и от «сделок» – так она назвала попытки обустроить ее жизнь вне Гарна. В доказательство своей непримиримости Марта вернула почтой переданный через Сильвестров чек, разорванный на кусочки, и как-то днем, в рабочее время, наведалась в Гарн, воспользовалась имевшейся у нее связкой ключей и вывезла все свои вещи.

Вскоре после этого ему стало известно и другое: Марта будто бы живет с актером, с тем самым глуповатым циником, которого актриса Бельом несколько месяцев назад перезнакомила со всем Гарном, устроив у себя в саду вечеринку, для большинства закончившуюся похмельем. Новость удивляла не только Петра. Она озадачивала уже тем, что новый сожитель Марты имел репутацию мужчины, безразличного к слабому полу.

* * *

В следующие выходные, в субботу, Луиза предупредила о своем приезде необычно ранним утренним звонком. Неестественно конфиденциальным тоном она осведомилась, не будет ли «обузой», если останется в Гарне на два дня «с ночевкой», и попросила ее не встречать…