Звёздная тропа
Шрифт:
Налетавший ветер все настойчивей доносил запах дыма и гари. Витавшая в пространстве пыль оседала, и Василий видел, что склоны дальних холмов, в сторону которых он направлялся, почернели, и над ними, то взвиваясь ввысь, то пригибаясь к обгорелой поверхности, стелется белый, редеющий дымок.
«Ты гляди, погорело как… дичь, конечно, разогнало…» – коротко думалось Василию. Он представил, как от трещавшего, огненного жара испуганно разлетались птицы, и убегало, прижав уши встревоженное зверье. Но все равно решил не менять намеченного маршрута, и настроился сходить на пожарище. Засушливой осенью, такой как в этом году, – за все лето ни дождика! – пожары редкостью не были. Случайные, или намеренные. Пойди, разбери. После огня, уничтожавшего кусты напрочь,
Косить траву на гарях было легко. Ни деревья, ни кусты уже не мешали.
Коровы медленно двигались по склону, в сторону бывшего колхозного пруда. По его берегам, словно мишени, торчали таблички: «Проход запрещен. Охраняется. Частная собственность».
Воду на плотине новые владельцы перекрыли наглухо. В лог, как при колхозе, она больше не текла, а лишь сочилась. В водоеме разводили рыбу, поэтому, рыбаков и вообще посторонних, к нему не пускали. А раньше, любой пацан, мог приехать на велосипеде с удочкой и смотреть на поплавок пока не надоест. Время от времени, к домику, стоявшему на берегу подъезжали из сельской администрации, да участковый на служебном уазике с нужными людьми в штатском.
Коля сидел на привычном месте, опершись спиною о небольшое деревце, и выбежавший из камыша кобель не зло на него гавкнул, оповещая хозяина о появлении чужого человека.
– Фу! Бача, нельзя! – прикрикнул Василий на пса. Он в тайне гордился, что у него настоящая, охотничья собака, а не безродная дворняга. С породистыми собаками приезжали охотники из города, в камуфляже, антибликовых очках, вооруженные как новый спецназ, мелькающий в новостных сюжетах про Сирию. «Хочешь, не хочешь, а пришлось войска вводить. Самолетами и ракетами не обошлось. Аэродромы с самолетами нужно обслуживать, охранять тоже. Связь. Разведка на дальних подступах. И все это тянется, как ниточка за иголочкой… – подумалось Василию при просмотре очередной передачи о непонятном вооруженном присутствии в чужой стране. – Как нас тогда… Помощь братскому народу… А, какой он, братский, нам был? И эти… такие же: черные, бородатые…
Коля повернулся, и, прищурив глаза, растянул губы в улыбке, довольный уже тем, что его приглашение покурить принято, а значит само-собой, и поговорить. Несмотря на внешнюю печать отшельника, Коля слыл весьма общительным человеком и любил обсудить с хозяевами коров различные стороны происходящего в стране и за ее пределами. Информация влетала в его голову со всех сторон, тщательно, словно винегрет перемешивалась, и затем перевариваясь, обретала новую, зачастую парадоксальную, даже абсурдную трактовку.
– Слышь, Василий! – без предисловий начал Коля, передвигая бейсболку козырьком назад, для лучшего обзора. – А чего ты пса «Бахча» назвал? Вроде кобель у тебя. У меня, к примеру, все коровки на «а» заканчиваются: Зорька, Ночка, Дочка, Дынька, а вот бычки без «а»: Черныш, Буян, Бурый. Как коровку мне в стадо отдадут, хозяевам насоветую, Бахча назвать! – прищурил Коля один косящий глаз, и выражение на его лице сделалось одновременно и веселым, и еще более придурковатым.
– Сам ты Коля – бахча, и вместо головы у тебя тыква. – улыбнулся Василий. – Закуривай. – протянул он открытую пачку. Колины темные пальцы, – большой и средний, – ухватились крупными, выпуклыми ногтями за край фильтра и потянули сигарету. Вследствие тугой зажатости, из пачки показалась вторая, и Коля, ловко прихватив указательным пальцем, выхватил и её, аккуратно пристраивая за правое ухо со словами:
– До пары – чтоб не съели татары!
– Не съест тебя никто Коля, – говорил Василий, снимая ружье, рюкзак и присаживаясь рядом на бугорок. – Ты не вкусный. Одни мослы,
да шкура дубленная.– Зря ты так! – засмеялся Коля, закуривая и кивая утвердительно своим словам. – Найдутся едоки. Червячки схрумкают.
– Вот тебя занесло, Николай! – такое скользнувшее напоминание о конечности бытия неприятно поразило Василия, и он, смежив веки повращал головой из стороны в сторону, и затем, положив сигаретную пачку на рюкзак, слегка наклонившись, стал медленно растирать ладонями лоб, закрытые глаза и виски.
Коля засмеялся, и Василий, опустив локти на колени и склонив к правому плечу голову, взглянул на пастуха.
– Ты, Вася, как кот лапками мордочку трёшь. Гляжу – не выспался. И куда тебя в такую рань несёт? – укоризненно помахал пастух двумя пальцами с тлеющей сигаретой. – На работу тебе не надо. Пенсия военная вроде капает…
– Выспишься тут…– Василий закурил. – И, не пенсия это вовсе. До пенсии мне еще – ого-го! Но правду ты сказал – капает. Три тыщи. И ни в чем себе не отказывай. Нажрался вот вчера, как свинья помоев. Котел трещит, ливер трясется. Сам себя спрашиваю: зачем? А ответить – не могу. Вот же, зараза какая! Не хочешь, а пьешь! И, кто ее придумал?
– А хрен её знает! – быстро и весело ответил пастух – А я вот не пью.
Это неприятно укололо Василия. И он потер правое ухо о приподнятое плечо.
– Да как так? – поразился он, понимая, что жизнь сидящего перед ним человека, ему совершенно не известна. И, по сути, разговаривают они вот так, друг с другом, – а не перебрасываются, как обычно приветствиями, – в первый раз. Понимание этого погрузило Василия в состояние странной нереальности.
– Не хочу, вот и не пью.
– Да ну! все же пьют.
– Пьют, Василий, люди умные. А для чего пьют? Что бы мозги себе повеселить да задурманить. А меня мозгов нету – голова соломой набита, значит дуреть в ней нечему. Не! – Коля ткнул сигаретой по направлению к небу. – Не соломой. Сеном она набита. Солома колется, а сено – мягенькое. А весело мне, и без пьянки. И без неё хорошо. Солнышко, вот, светит, птички поют, букашки ползают. Смотришь на жучка, интересно, куда он так торопится – спешит? Для чего это суета у него? Стрекозы играют, мухи с оводами кружат, муравьи мух дохлых тащат. И все вроде при деле… А, бабочки-то какие красивые… А, для чего не пойму?..
Коля говорил, говорил и его простая, тихая, монотонная речь успокаивала Василия, и головная боль отдалялась все дальше, и дальше.
… жарко, так я в тень, под кусты. В жару и коровам пастись лень. Лежат они больше. Они лежат, и я лежу. Одно плохо – лог совсем обезводел, коровкам и попить толком негде. Ямку я им вырыл, вроде водопоя. Вода в ней собирается. Да они ее копытами всю истолкли…
Василий слушал в пол-уха, но все странным образом воспринимал совершенно ясно, и будто бы даже вел мысленный, неспешный и обстоятельный разговор с пастухом.
– Слушай! – Василий оживился. – А не хотелось тебе, к примеру, взять сумку с харчами, погнать вот так, утречком, коров. А потом, стадо в одну сторону, а ты – в другую! Куда глаза глядят. До упора. А, Колян?
– Да как же так можно? Как я коровок брошу. Мне их люди доверили. Деньги платят…
– А какая от денег тебе польза? Круглый год возле коров. Из года в год. А самое главное – от самого себе какая? – Василий уперся немигающим взглядом в невзрачные пастушьи глаза.
– Да как какая? Какая-то есть. Где родился, там и пригодился. А от воробья какая польза? Прыгает в пыли, чирикает, да и только. Но видать, нужен он, воробей этот. Для чего-то мамка-воробьиха из яичка высидела. Может, он нужен, чтоб червячков вредных клевать, а может, чтоб кошка съела его, или кто другой. Воробей, он ведь не знает, кому на обед достанется. Кто его скушает: кошка, ласка или дохлого ужик найдет, и проглотит. Может муравьи источат – одни косточки меленькие останутся. Вот и я, наверное, нужен, чтобы кто-то съел меня. Человека черви съедят. В переработку идет он. Земля от этого жирнее. Трава гуще. Коровы сытнее. Молоко слаще, а дети, значит, здоровее…