Звездочеты

Семен ужинал, когда его срочно вызвали к телефону. Дежурный из отряда сообщил, что «эмка», высланная на заставу, сломалась — полетела коробка скоростей, — все другие машины в разъезде, и потому пока нет возможности приехать за женщиной, перешедшей границу.

— А ее сообщение передано? — поинтересовался Семен.

— Какое сообщение? — спросил дежурный.

— Насчет двадцать второго.

— Я не в курсе, — сказал дежурный. — А начальник отряда знает?

— Знает.

— Тогда это уже не моя забота, — облегченно вздохнул дежурный. — Знаю только, что в округ он звонил.

После разговора с дежурным Семен пошел на квартиру. Ужинать уже не хотелось. Семен намеревался было вызвать Фомичева, чтобы седлал коней, но тот, будто перехватив его мысль, внезапно появился перед ним и доложил:

— К выезду на границу готов, товарищ лейтенант.

«Не боец — золото, — подумал Семен. — Любую мысль командира читает по взгляду, по жесту и почти всегда безошибочно. Тоже своего рода талант».

Ярослава с нетерпением ждала появления Семена.

— Вы совсем запропастились, — взволнованно сказала она. — И почему так долго нет машины?

Семен объяснил, добавив, что ее сообщение передано в Минск, а оттуда в Москву.

— Значит, машина придет только завтра? — переспросила Ярослава. — Вот после этого и не верь в судьбу.

— А что? — не понял Семен.

— А я загадала, — призналась Ярослава. — И все пока идет точно по моему предсказанию. И то, что мне удастся перейти границу, и что буду ранена. И что война догонит меня…

— А как вы гадаете? — улыбнулся Семен.

— В Германии все помешались на звездочетах, — то ли шутя, то ли всерьез начала Ярослава. — Вот и я попыталась…

— Понятно, — прервал ее Семен. — В Европе названия дней недели соответствуют названиям планет. Суббота — день Сатурна. А Сатурн — планета неблагоприятная и вредоносная, знаменует черный цвет и господствует над свинцом…

— Откуда вы это знаете? — удивилась Ярослава.

— Если бы я не стал начальником заставы, из меня получился бы второй Коперник. Или Кеплер, — пошутил Семен. — До беспамятства люблю астрономию. А вы, оказывается, верите звездочетам?

— Не верю, конечно, — смутилась Ярослава. — Но что-то есть в их предсказаниях притягательное. Не может же быть, что во Вселенной, где все взаимосвязано, Земля была бы сама по себе, а звезды — сами по себе.

— А я верю звездочетам, — сказал Семен.

— Неужели?

— Это я серьезно, — улыбнулся Семен. — Только само слово «звездочет» понимаю по-своему. — Семену вдруг захотелось быть с ней откровенным, и, наверное, потому, что ему казалось, будто он всю жизнь, еще с самого детства, был знаком с Ярославой. — Знаете, я влюблен в это слово «звездочет» — оно прекрасно. В нем и великая тайна, и великая вера. Для меня звездочеты — это великие прорицатели. А те, что составляют гороскопы, те и не звездочеты вовсе, а шарлатаны. И каким бы фантастическим ни было их шарлатанство, они неизбежно плюхнутся в лужу вместе со своими гороскопами. Вот Гитлер наверняка назначил день нападения по гороскопу. Воскресенье — день Солнца, а Солнце — светило благодетельное. А только все равно оно нам светить будет, а не Гитлеру.

— Это правда, — сказала Ярослава. — Только не думайте, что его, Гитлера, можно будет шапками закидать. Уж я-то знаю.

— Ну что ж, — посуровел Семен. — Каждое поколение, разумеется, не само выбирает себе судьбу. Нашему выпало воевать. И тут уж ничего не попишешь.

— Тут уж ничего не попишешь, — в тон ему повторила Ярослава — не с сожалением, не обреченно, а как о чем-то давно известном и решенном.

Они помолчали. Солнце вырвалось из-за туч и, как пленник, сбросивший путы неволи, яростно ударило в окно огненными, истосковавшимися по земле лучами.

— Вас можно попросить? — вдруг произнесла Ярослава тоном, заставившим Семена вздрогнуть от вспыхнувшей в этот миг жалости к ней. — Мне бы поближе к окну…

— Да, конечно, — вскочил он с табуретки и, взявшись сильными руками за железную спинку кровати, осторожно, но сноровисто передвинул ее к самому окну.

— Вот теперь совсем хорошо, — вздохнула Ярослава. — Это она?

— О чем вы?

— Береза…

— Она.

Ярослава неотрывно смотрела в окно, будто все, что было за ним — яростное, веселое солнце, и прояснившееся вокруг небо, и тихая, обрадовавшаяся солнечной ласке береза, — все это должно было исчезнуть — в один миг и навсегда.

— Вы, конечно, уедете на границу? — спросила Ярослава.

— Да, — чувствуя, как все тревожнее бьется сердце, и удивляясь тому, что это чувство может быть таким всесильным и беспредельным, ответил Семен.

— Оставьте мне пистолет, — попросила она. — Кто знает…

— Хорошо.

— И еще. Если можно, отправьте телеграмму. Мужу и дочке.

— Диктуйте, я запишу.

Она произнесла только одно слово «Москва» и тут же осеклась, точно не могла все, что ей предстояло продиктовать, произнести вслух.

— Не надо, — сказала Ярослава. — Все равно не успеет…

— Успеет, — заверил он. — Я немедленно пошлю на почту бойца. Или передам через отряд.

— Нет, не надо, — как об окончательно решенном произнесла она.

«Понятно, — догадался Семен. — Не хочешь называть свою фамилию. Что ж, ты и так сказала мне больше, чем можешь, — назвала имя. Впрочем, имя, вероятно, придумала, А зря отказываешься посылать телеграмму. Какая радость была бы мужу и дочке!..»

— Ну, до свидания, — с грустью из-за того, что вынужден расстаться с ней, сказал Семен. — Вам-то хоть немного полегче?

— Полегче, — негромко ответила она, и по ее быстрому, трепетному взгляду он понял, что ей не хочется с ним прощаться.

— Если что будет нужно, позвоните на заставу. — Семен перенес аппарат со стола на табуретку возле кровати. — Я скажу старшине, чтобы он присмотрел за вами.

— Некогда ему будет присматривать, — грубовато сказала она, будто Семен произнес что-то обидное. — Знаю, где-то в глубине души вы все еще надеетесь, что они не нападут, авось пронесет. Так я говорю вам: не надейтесь!

Последние слова она почти выкрикнула, как бы желая, чтобы ее сообщение о нападении немцев подтвердилось и чтобы ее не заподозрили в обмане. Но если бы Семен получше вслушался в ее возглас, он уловил бы в нем вовсе не то, что ему почудилось, а отчаяние, ясное сознание того, что она бессильна что-либо изменить и хотя бы помочь ему и заставе.

— А я не надеюсь, — сказал Семен. — И все же не прощаюсь.

— Еще одна просьба, — вспомнила Ярослава, когда он уже переступил через порог. — Включите репродуктор, пожалуйста…