Звезды Эгера

Венгры снова рассыпаются. Гергей стряхивает кровь с сабли и, чтобы очистить ее, трижды протыкает клинком полотнище шатра.

— Фу-ты! Вот мерзкая работа! — говорит, задыхаясь, Золтаи, который таким же способом вытирает свою саблю.

А турок уже и след простыл.

Гергей подзывает к себе Фюгеди.

— Пойдем, осмотрим все шатры подряд.

При тусклом свете луны не отличишь шатер старшего офицера. Шатры все разные — один круглый, другой четырехугольный. Те, что понаряднее других, заранее приготовлены для кого-нибудь из начальства, но пока что в них спали рядовые.

Гергей срывает с одного шатра флаг с конским хвостом и, увидев Криштофа, кричит:

— Ну что, мальчик, порубал?

— Двоих! — отвечает оруженосец, запыхавшись.

— Только двоих?

— Остальные убежали.

Солдаты раздобыли несколько повозок и телег. Набросали в них то, что не удалось погрузить на коней: ковры, золоченые бунчуки, блиставшие драгоценными камнями кутасы (шейное украшение коня), сбрую, сундуки с одеждой, шлемы, ружья, посуду — словом, все, что попадалось под руку. Разобрали даже несколько шатров и тоже кинули их на телеги.

Когда вернулись в крепость, уже светало.

Добо с нетерпением поджидал их на башне. Если вылазка кончится неудачно, народ в крепости падет духом. Но больше всего он беспокоился потому, что Гергей взял с собой троих старших офицеров. Однако, увидев несущегося впереди оруженосца и показавшихся вскоре на дороге нагруженных коней, повозки, телеги и самого Гергея, который уже издали размахивал бунчуком, Добо просиял от радости.

Витязи влетели в ворота. Народ приветствовал их восторженными криками.

Людей в отряде не только не убыло, а даже прибавилось: долговязый парень привел турка с кляпом во рту. Короткая синяя поддевка, желтые штаны, постолы — вот и вся одежда пленника. Тюрбан сбит с наголо выбритой головы, седые лохматые усы нависли над губами. Турок в негодовании вращал налившимися кровью глазами. Парень приволок пленника прямо к Добо и только там вытащил у него изо рта затычку, на которую ушел обрывок чалмы.

— Честь имею доложить, господин капитан: мы привели языка!

— Осел! — заревел разъяренный турецкий тигр прямо в глаза храбрецу.

Добо был не из смешливых, но тут он так весело захохотал, что у него даже слезы выступили на глазах.

— Варшани, — сказал он пленнику, — хорошо же ты изображаешь турка! — И, обернувшись к солдату, приказал: — Да развяжи его! Ведь это наш лазутчик.

— Я пытался объяснить дураку, что я венгр, — горестно оправдывался Варшани, — но только скажу слово — он сразу меня по башке, а потом даже рот заткнул. — И Варшани поднял руку, собираясь отплатить за оплеуху.

Солдат смущенно отошел в сторону.

Добо подозвал Гергея и Мекчеи, крикнул и лазутчика:

— Пойдем!

Они поднялись в построенный над внутренними воротами двухэтажный дом с башенкой и завернули в комнату приворотника.

Добо сел в плетеное кресло и знаком приказал Варшани рассказывать.

— Так вот, господин капитан, — начал лазутчик, потирая онемевшую руку. — Идет вся рать. Впереди — Ахмет-паша. На ночь остановились в Абоне. Передовые части во главе с Мэндэ-беем дошли до Маклара… Черт бы его побрал! — прибавил он изменившимся голосом.

«Черт бы его побрал!» относилось к солдату, который приволок Варшани в-крепость. Веревка оставила глубокие следы на руках, голова болела от ударов.

— Стало быть, и бей был с вами? — встрепенулся Гергей. — Вот кого надо было-поймать!

— С ним не справишься, — возразил лазутчик. — Он толст, как монастырский кабан. В нем, наверно, фунтов триста весу, если не больше.

— Как ты его назвал?

— Мэндэ. Его и пуля не берет. Беем он стал недавно, после Темешварского сражения. Впрочем, солдаты по-прежнему называют его Хайваном.

Гергей, улыбнувшись, затряс головой.

— Это он, он самый, — обратился Гергей к обоим капитанам, — тот; о котором я намедни вечером рассказывал. Ну, здесь-то его пуля возьмет!

— Говори дальше, — сказал Добо лазутчику.

— Потом подойдет бейлер-бей Махмед Соколович. Это знаменитый пушкарь. Он и пушки сам установит, и первый выстрелит. Говорят, у него такой глаз, что сквозь стены видит. Да только я этому не верю.

— Сколько у них орудий?

— Старых стенобитных — штук шестнадцать. Других больших пушек — восемьдесят пять. Маленьких пушек — сто пятьдесят. Мортир — уйма. Ядра они везут на ста сорока телегах. Видел я и двести верблюдов, груженных порохом. На мажаре, запряженной четырьмя волами, везут одни только мраморные ядра величиной с самый большой арбуз.

— А как у них с припасами?

— Рису маловато. Теперь уж рис только офицерам выдают. А муку, овец, коров они грабежом добывают у жителей.

— Болезней в лагере нет?

— Нет. Только Касон-бей заболел в Хатване — огурцов объелся.

— Кто ж идет еще?

— Арслан-бей.

— Сын бывшего будайского паши?

— Да.

— А еще?

— Мустафа-бей, Камбер-бей, правитель Нандорфехервара, сендрейский бей, Дервиш-бей, Вели-бей…

— Дьявол возьми этого Вели-бея! — проворчал Мекчеи. — Теперь-то он у меня запоет!

— И даже попляшет, — добавил Гергей.

— А Дервиш-бей, — расспрашивал дальше Добо, — это еще что за птица?

Варшани покачал головой.

— Очень странный. С виду такой же, как и все, а когда идет в сражение, снимает бейскую одежду и надевает власяницу. Потому и прозвали его Дервиш-беем.

И Варшани в смущении захлопал глазами. По вопросу Добо он понял, что какой-то другой лазутчик опередил его.

— Что это за человек? — продолжал допытываться Добо. — Какое войско он возглавляет?

— Я видел его среди конных. Он одноглазый. Прежде был агой янычар, и настоящее его имя Юмурджак.

Гергей схватился за саблю.

— Юмурджак! — повторил он. — А вы не помните, господин капитан? Ведь я от этого Юмурджака удрал в детстве.

Добо замотал головой.

— Я уж со столькими турками имел дело, что не диво, если кого и забуду. — И вдруг воскликнул, ударив себя по лбу: — Вспомнил! Это ведь младший брат Арслан-бея. Жестокая собака! — И он снова обернулся к лазутчику: — Кем ты был в лагере?