Звезды Эгера

— Вот еще! — сказала она, положив руку на голову ребенка. — А может, он не турок! Правда, сынок, ты ведь не турок?

Мальчик поднял личико, но не ответил.

— А кто же он? — усомнился Бодогфальви. — Вон в сундуке и одежда его. Красная шапка и красный доломан. Да где ж это виданы такие штаны? Внизу тесемка вдета — и затягивай, как кисет.

Он бросил одежду мальчика.

— Аннем! [71] — заговорил ребенок. — Нереде? [72]

71

Мама! (тур.)

72

Где? (тур.)

— Видишь, он венгр! — воскликнула женщина, торжествуя. — Он сказал: «Аням дериде!» [73]

И она обернулась к мальчику.

— Да какой же он венгр, тетушка Ваш! — улыбнулся Пете. — Он говорит не «дериде», а «нереде». Спрашивает, где его мать.

— Йок бурда анын! [74]

Ребенок снова расплакался:

— Медед, медед! [75]

Тетушка Ваш опустилась на колени и молча начала одевать мальчика. Надела на него красные шаровары, красную шапку, красные башмачки и фиолетовый бархатный доломан. Доломан-то, правда, был уже в заплатках, да и красные башмачки повыцвели. Она вытерла фартуком лицо мальчика.

73

Мама, иди сюда! (венг.)

74

Нет здесь твоей матери! (тур.)

75

Помогите, помогите! (тур.)

— Надо его отдать туркам, — сказала она.

Пете и сам не знал, что делать.

— Эх! — заорал Бодогфальви, выхватив саблю. — Что ж, разве эти собаки не убивают наших детей? Они даже младенцев не щадят!

Тетушка Ваш оттащила мальчика и, защищая его от сабли, прикрыла руками.

— Руби! — крикнул шатерник.

— Не тронь!

И мгновенно три женщины обступили ребенка.

Пока солдат вкладывал саблю в ножны, ребенок исчез между фартуками и юбками. Попробуй возьми его, теперь даже с ищейкой не найдешь!

После ночного боя Гергей поскакал к Мелегвизу. Выкупался и тотчас вернулся.

Перед дворцом он встретил плотного парня в синей поддевке.

Парень нес на плече железный шест, которым забивали заряд в пушку. На конце шеста чернела закопченная пакля. Парень поклонился Гергею. И когда обратил к нему лицо, Гергей, остолбенев, остановился.

Белокурый парень в синей безрукавке… детский маленький нос… смелые глаза…

Бывают лица, которые остаются у нас в памяти, как сохраняются на стене картины. Гергею крепко запомнилось и это лицо, и эта фигура. Он видел их ребенком, когда попал в неволю и сидел на возу на коленях у крестьянской девушки. Парень был тогда в оковах и ругал турок.

Гергей крикнул:

— Гашпар!

— Слушаю, господин лейтенант! — изумленно отозвался парень. — Но откуда вы изволите знать меня? — И он снял шапку.

Гергей смотрел на него глазами, полными удивления.

«Ерунда какая-то! — размышлял он. — Не может быть! Двадцать лет назад я видел его».

— Как зовут твоего отца?

— Так же, как и меня: Гашпар Кочиш.

— А мать зовут Маргит, верно?

— Да.

— Они в Баране поженились?

— В Баране.

— Были у турок в рабстве?

— Их только гнали в Турцию.

— Но они освободились?

— Да.

— Их освободил Добо?

— Да, Добо и один мальчик.

Лицо Гергея запылало.

— А матушка твоя здесь?

— Сюда перебралась, потому что отец мой здесь. Мы, господин лейтенант, вместе с ним при одной пушке.

— А где твоя матушка?

— Да вон она идет.

От ворот шла круглолицая полная женщина.

В руках у нее — два кувшина с молоком, за спиной — бадья, в подоткнутом фартуке — морковь.

Гергей торопливо подошел к ней.

— Милая моя тетушка Маргит! Дайте-ка я вас расцелую!

И прежде чем женщина успела опомниться; он расцеловал ее в обе щеки.

Тетушка Маргит глядела на него, обомлев.

— Душенька моя, — сказал Гергей, — я тот самый мальчик, которого вы везли на коленях по печской дороге.

— Да неужели? — изумилась женщина. — Неужели это вы, ваша милость господин витязь?

Голос у нее был густой и низкий, точно звук трубы.

— Я, душа моя! — ответил радостно Гергей. — Сколько раз вспоминал я ваше доброе девичье лицо! Вспоминал, как вы по-матерински ласкали и баюкали нас там, на возу.

Глаза тетушки Маргит увлажнились от радости.

— Держи кувшин, — сказала она сыну, — а то, ей-богу, выроню из рук. А та крошечная девочка, жива ли она?

— Жива! Она моя жена. Сейчас она дома, в Шопроне. У меня и сын есть. Зовут его Янчи. Я напишу домой, что видел тетушку Маргит. Напишу им непременно.

Эх, витязь Гергей, где сейчас твой сынок? Где твоя красавица жена?

8

На дворе белый день, а Гергей спит на медвежьей шкуре. Проснулся он от невообразимого грохота и треска. Казалось, будто сразу ломятся в тысячу ворот.

Гергей потянулся и встал, распахнул ставни. Весь город в огне. Огромный великолепный собор, архиепископский дворец, церковь Миклоша, дом каноников под черепичной крышей. Пестрая мельница, обе башни Пестрых ворот и много других строений объяты пламенем и клубами дыма. В крепости адский грохот — и над головой, и повсюду.

Открыв окно, Гергей увидел, что дранки так и летят перед его носом. Он понял, что срывают крышу монастыря и новую прекрасную крышу церкви. Отовсюду летят зеленая черепица, дранки, тес, балки.

Гергей отворил третье окно — та же картина: сдирают крыши с домов. Во дворе и в проходах между домами никого, но стены крепости усыпаны народом.

Он поглядел на солнце. Полдень уже миновал. Гергей кликнул слугу. Тот не отозвался. Взяв кувшин с водой, Гергей быстро умылся, оделся, прицепил саблю и надел шлем с орлиными перьями. Стремглав сбежал по лестнице, захватил щит и, укрываясь от падающих дранок, помчался на башню.

Точно пестрый бурный поток, готовый затопить весь мир, льется из долины турецкая рать. Идет с шумом и гамом, под барабанный бой и звуки труб. Волнами приближаются ратные ряды, мелькают алые, белые и синие цвета одежды.

Славные деревеньки около Мелегвиза — Алмадяр, Тихамер — горят. Пылают все дома.

На макларской дороге конца-краю не видать военному обозу. Волы и буйволы тянут орудия.

У склона горы — джебеджи [76] в сверкающих доспехах; внизу, возле заповедника, — несметная рать конных акынджи в красных шапках. Кто еще пожалует вслед за ними?

— Где господин комендант?

— На вышке церкви.

Гергей смотрит. На плоской кровле вышки стоит Добо в будничной суконной шапке голубовато-серого цвета. Рядом с ним толстошеий Мекчеи, белокурый Золтаи, Пете, священник, Цецеи и старик Шукан.

76

Латники.