Звезды светят вниз (Звезды сияют с небес)
Шрифт:
Программа концерта была составлена из произведений Бетховена. Филипп годами воспитывал в себе привычку полностью отдаваться замыслу автора, однако сейчас его занимала только Лара. На какую-то долю секунды пальцы замедлили свой бег, но, слава Богу, никто в зале этого не заметил.
По окончании первой половины выступления грянули аплодисменты. Филипп прошел за кулисы. Навстречу бросился управляющий «Карнеги-холл».
– Божественно, мистер Адлер! Публика околдована! Не хотите утолить жажду? Стакан сока?
– Нет, спасибо.
Филипп плотно притворил за собой дверь. Какой там сок? Ему не терпелось вернуться
– Осталось пять минут, мистер Адлер.
– Благодарю вас. Иду.
В заключительной половине концерта звучала четвертая часть Девятой симфонии. Зал был наэлектризован до предела. Когда под сводом его затих последний аккорд, публика в едином порыве бросилась к сцене. Филипп отвешивал исполненные достоинства поклоны, размышляя лишь об одном: Домой, домой! Я должен с ней поговорить! И тут же вспомнил, что Лары дома нет. Все равно. Больше так продолжаться не может!
Слышались крики: «Браво! Браво! Бис!» В подобных случаях он никогда не отказывался исполнить какую-нибудь короткую пьесу, однако сейчас было не до этого. Пройдя в уборную, Филипп переоделся. За выходившим на нью-йоркскую улицу окном слышались раскаты грома. Прогноз действительно обещал к вечеру грозу, но и низвергавшиеся с неба потоки воды не смогли разогнать толпу поклонников у служебного входа. Не находя в себе сил на обязательное прежде общение, Филипп решил дождаться окончания ливня. Когда он распахнул дверь артистической уборной, уже близилась полночь. Коридоры опустели. Лимузина возле подъезда не оказалось. Ничего, решил Филипп, остановлю такси.
Он ступил на покрытую лужами мостовую. Дул пронизывающий ветер, Пятьдесят седьмая улица была погружена во мрак. Двигаясь в сторону Шестой авеню, Филипп едва не столкнулся с крупным мужчиной.
– Извините, – раздельно произнес незнакомец, – как мне попасть в «Карнеги-холл»?
На память Филиппу пришла рассказанная Ларе шутка, едва не вырвалось: практикой, сэр. Обернувшись, он указал на серевшую в темноте громаду здания.
– «Карнеги-холл» перед вами.
Незнакомец сделал шаг, его левая рука прижала Филиппа к стене, в правой блеснул нож.
– Бумажник!
Сердце учащенно забилось. Филипп оглянулся – ни души!
– Спокойно, приятель. Ты его получишь.
В горло уперлось острое лезвие.
– Давай сюда!
– Слушай, зачем...
– Заткнись!
Филипп послушно вытащил бумажник, который тут же исчез в кармане громилы. Теперь его заинтересовали часы. Сорвав браслет, подонок вывернул левую руку Адлера, полоснул по кисти ножом. Брызнула кровь. Пустынную улицу огласил крик:
– А-а-а...
Он потерял сознание. По мокрому асфальту пополз тоненький алый ручеек.
Книга четвертая
Глава 30
О случившемся Ларе рассказала по телефону Мэриан Белл. Секретарша
билась в истерике.– Рана серьезная? – первым делом спросила Лара.
– Пока неизвестно. Мистер Адлер находится в госпитале.
– Вылетаю.
Когда шесть часов спустя Лара вошла в приемный покой госпиталя, навстречу бросился потрясенный Говард Келлер.
– Что, в конце концов, произошло? – Голос ее дрожал от волнения.
– По-видимому, напал грабитель. Мистер Адлер едва успел выйти из «Карнеги-холл». Его обнаружил полицейский патруль, без сознания.
– Что говорят врачи?
– Перерезаны связки. Филипп уже пришел в себя, только очень подавлен.
Бесконечными коридорами они прошли в отдельную палату. Филипп лежал под капельницей.
– Фил... Фил!
Голос доносился из неясной пелены. Филипп раскрыл глаза. Возле кровати стояли Лара и Говард Келлер, фигуры их двоились.
– Что со мной произошло? – Рот его пересох, слова давались с трудом.
– На тебя напали, – сказала Лара, – но не волнуйся, все будет хорошо.
Он шевельнул головой, перевел взгляд на левое запястье. При виде плотной марлевой повязки мгновенно сработала память.
– Нож был очень острым... Глубоко?
– Не знаю, милый. Не волнуйся, сейчас подойдет врач.
– В наши дни врачи творят чудеса, – успокаивающе прогудел из угла Келлер.
На Филиппа неудержимо наваливался сон.
– Я же отдал бумажник... Зачем нужно было уродовать мою руку... – уже почти невнятно пробормотал он. – Зря он... руку...
Когда через два часа в палату ступил доктор Деннис Стэнтон, выражение его лица объяснило Филиппу все.
– Скажите мне правду, доктор. Я имею на это право.
Хирург вздохнул.
– Боюсь, новости не очень хорошие, мистер Адлер.
– Говорите.
– Перерезаны сухожилия, поэтому кисть останется неподвижной. Повреждены также нервы, здесь и здесь. – На собственном запястье Стэнтон показал, где именно. – Это влечет потерю чувствительности. Первое нервное окончание обслуживало большой, указательный и средний пальцы, второе – всю кисть.
Филипп прикрыл глаза, от отчаяния было трудно дышать. Прошло не менее минуты, прежде чем он смог заставить себя пошевелить языком.
– Другими словами, мне... Я никогда уже не сумею пользоваться левой рукой?
– Да. Благодарите судьбу, что остались живы. Нож грабителя рассек артерию, и вам по идее полагалось истечь кровью. Шов на ране состоит из шестидесяти стежков, сэр.
– Господи, неужели ничего нельзя сделать?
– Кое-что. Можно вживить имплантант, и со временем рука освоит некоторые движения. Подчеркну: весьма ограниченное их количество.
Лучше смерть, подумал Филипп.
– Когда порез начнет заживать, вы будете испытывать мучительную боль, мистер Адлер. Разумеется, вам введут анестетики. Рано или поздно боли прекратятся, гарантирую.
Только не боль, взмолился он в душе. Только не боль!
От кошмара, который ждал впереди, было некуда спастись.
Через сутки в палату вошел следователь. Детектив старой закалки, в свои шестьдесят лет Сол Манчини видел картины и пострашнее.