Детская проза

Смотря в окно, за которым вечерело, она вспоминала маму с папой, которых уже не было рядом в этой жизни. Мама, Настя, как ее звали близкие, или Анастасия Владимировна, как привыкли звать в школе, долго болела и ушла несколько лет назад. Она так и не смогла смириться с неожиданным исчезновением мужа в очередной экспедиции. И ждала своего Тимура почти двадцать лет. Аля не верила в гибель папы, ведь его не нашли, а остальных засыпала лавина в горах, но всех отыскали и спасли. Именно мама привила Але…

В этом садике меня познакомили еще с одной тетей. Она была очень большая и с серыми глазами. Когда меня привели, она заулыбалась и ласковым голосом мне сказала, что давно меня ждала и она рада меня видеть. А еще она сказала, чтобы я не боялся, тут много детишек, и я с ними подружусь. Потом меня повели в какую комнату, где была большая ванна. У меня дома тоже такая есть. Я люблю купаться, меня в ванной всегда ждет желтая уточка и синий пингвинчик! Вот когда меня мама заберет домой, я буду с ними купаться.…

Серёжа нечаянно задел ложечкой о бочок стакана – и тот тонко, мелодично и протяжно отозвался. Серёже понравился звук, и он снова тронул ложечкой стакан. И снова услышал его красивое пение. Проверил, поёт ли пузатая кружка, – и ничего не услышал, кроме глухого стука. На звонкий голос стакана пришла бабушка. Отобрала у внука ложечку, закрыла шкаф, присела на старенький диван и вздохнула. Серёжа устроился рядом, прижался к её тёплой руке и притих, глядя, как солнышко пересыпает золотые искры с одной…

Но всё же я очень любил кататься на велосипеде с самого детства и этим летом так же планировал накататься вдоволь. Но весь мой водительский стаж ограничивался ездой только по трём дорогам: центральной улице в нашем посёлке, заросшей травой дорогой в лес, по которой мы обычно ходили за ягодами и грибами, и разбитой асфальтовой дорогой до соседней деревни. Каждую из этих дорог я знал вдоль и поперёк. Знал места, где в дождливое время образуются лужи, знал, где самые глубокие ямы и самые суровые кочки,…

У нас у всех троих были кудряшки, у меня так даже рыжие, но потом мама всю эту красоту состригла, сначала мне – потому что каждый раз, когда меня расчёсывали, я визжала, как кошка, которой прищемили хвост, потом себе – чтобы мне не скучно было одной без кудряшек, а потом и  Тому Человеку – чтоб не оставался один с кудряшками. У нас были тысячи имен для меня, и самым-самым оказалось «Маулина» – потому что рифмуется с «Паулина» (так меня зовут) и потому что я, когда была совсем маленькой, не плакала,…

Остальные внутри машины были готовы к решительным действиям. Атаман Бешеный Карло уже висел на своем прыгунке, его лихие разбойничьи косички развевались на ветру. Золотко-Пит держался за второй прыгунок и отрабатывал холодящую кровь разбойничью ухмылку. – Я тоже хочу разбойничать, я уже большой, – ныл Калле. – Я специально наточил нож! – А, так это ты утащил овощной ножик, – Хильда не отрывала взгляда от дороги. – Ага, а как придется кричать: «Руки вверх!», тут ты и заревешь. – Хели, несмотря…

Шестьдесят минут за час. По стеблю двенадцать дюймов Та улитка проползя, Фут длины из верхней суммы Получила, тормозя.

До кромки берега оставалось менее двух шагов. Здесь, несмотря на то, что приблизился к последней точке своего путешествия, а вода скрывала плечи, он отдышался. И изо всех оставшихся сил закинул мешок повыше. По скользкому склону долго забирался на берег, цепляясь за свисающие ветки, постоянно рискуя съехать вниз. И, наверное, рассмеялся бы, увидев себя со стороны: иссиня–красное лицо подчеркивало темно-лиловый оттенок тела, съежившегося гусиной кожей. Но сейчас мысли его занимало другое. …

Кто-то фыркнул. – Правильно. Я тоже, когда стригусь, в школу не хожу. Ребята засмеялись. – Ну хватит, Сенька, пусть он садится, а то скоро звонок. – Конечно. Садись, садись. – А… куда? – Куда хочешь. – Сенька махнул рукой на все три ряда. – Ну вот сюда можно? – Можно. Только тут Капустин сидит. – A-а. А сюда? – Пожалуйста. Тут сижу я, Сеня Гиндин. Шурик совсем растерялся. Весь класс смотрел на него. – Садись, садись, – настаивал Сеня Гиндин. – А как же ты? – А я постою.…

Конечно, если принимать Лекарство, мысли уходят. Тогда просто проваливаешься в сон и спишь до самого рассвета, и все хорошо. Но на следующее утро раскалывается голова. Поэтому Том научился заталкивать белую таблетку за щеку и держать там, пока не появится горьковатый вкус на языке. Но к тому времени Том уже обычно находился вне поля их зрения и мог незаметно выплюнуть Лекарство. Больше никто так не делал. Даже Хана. Во всяком случае, Том ничего такого не замечал. Все привыкли слушаться и подчиняться,…

…Я пролечу над Европой и Азией, над Иртышом и Амударьей, над Уралом и Кавказским хребтом. Я увижу землю, расчерченную, как карту, маленькую, как макет, плоскую, как рисунок школьника. Я давно знаю, что самолет – это машина, сделанная из стали и алюминия. И все-таки, все-таки, когда я поднимаюсь в небо и захватывает дух от высоты, от преодоления земного притяжения, от немыслимой мысли, что я лечу, мне начинает казаться, что самолет – это заколдованная застывшая стрекоза, стрекоза моего детства.…

Шура жила в небольшом городке у моря. Однажды она отправилась на птичий рынок. Побродив по рынку, Шура собралась было домой, но тут у самого выхода заметила продавца голубей с большой клеткой, полной птиц. В углу клетки неподвижно сидел грустный голубь. Его перья были тусклыми, и весь вид говорил о том, что он серьёзно болен. Шура спросила продавца: – Что с этим голубем? Тот в ответ лишь пожал плечами. – Вы ведь не бросите его умирать? – с тревогой сказала девочка.…

Писатель Андрей Шаргородский. Спасатели Был обычный день. По аллее парка гуляли люди. Было тепло и тихо. Вдруг зазвучала одинокая скрипка. Нет, это не уличный музыкант играл для людей. Это играл мальчик. Он сидел на скамейке и уныло водил смычком. Мелодия была жалобная, грустная. У него очень плохо получалось, поэтому люди, проходившие мимо, недовольно морщились. Потом останавливались на минуту, качали головой и шли дальше. Останавливаться прохожих заставляла надпись на картонке, стоявшей…

Насмотревшись, я побежал во двор хвастаться, что у меня живёт змея. И, наверное, полдвора захотело проверить: вру я или нет… Мы поспели вовремя. Гадюка уже умудрилась выбраться из бутылки и пыталась сползти с подоконника. Вот был бы ужас, если бы она спряталась куда-нибудь под шкаф или диван. Как заправский змеелов или какой-нибудь тореадор, я вооружился длинной вязальной спицей и загнал змею обратно в бутылку. До сих пор не представляю, как это удалось! Наверное, со страху. А вечером гадюка…

А после обеда история со мной приключилась. После моих историй папа мой становится серьезным, ведет меня в комнату, садится в кресло, ставит меня прямо перед собой, так что от его глаз некуда деться, кладет тяжелую руку мне на плечо и строго так спрашивает: «Ну что, Сергуня, имеем плачевный результат?» Когда папа меня Сергуней называет, это значит, ничего хорошего не жди. Но в этот раз я ни в чем не виноват был, честное слово.

Младшие дети, хоть и были маленькими, в детский сад не ходили. А зачем? Дома они друг с другом сами нянчатся – Вадим никуда не убежит, потому что за Добрыней следить надо, а Добрыня никуда не денется, потому что за ним Вадим присматривает. Это когда никого дома не было – с утра и до обеда. А потом старший брат из школы приходит, мама с работы на обед всегда прибегает, и вечером она дома. И весь день в коридоре общежитском детей всегда полным-полно. Соседи, которые не на работе, за ними за всеми как…

– Коммонси? (Начнём?) Светлана Егоровна нервно поправила воротник кофточки и тихо спросила: – Кто-нибудь французский учит? Лиза Курцева, тихоня-отличница, выпрямила спину и робко подняла руку. – Моя бабушка работает во французском посольстве. Светлана Егоровна с облегчением выдохнула и вместе со всеми уставилась на Лизу как на чудо. Никто, никогда ещё не смотрел на неё так, и Лизка не посмела ударить лицом в грязь. – Эээ, он говорит: вы можете подойти и всё потрогать. Хотите? Мальчишки…