Приключения

— Никто здесь не сомневается в вашей храбрости. Но помните, что помимо храбрости офицеру нужно хладнокровие. Гораздо больше приносит пользы тот, кто ждёт команды, чем рискующий на каждом шагу собою, чтобы показать личное молодечество. Этим, Кнаус, вы здесь никого не удивите. Да, впрочем, не беспокойтесь, — улыбнулся он. — Судя по тому, что лезгины всей массой идут сюда с мюридами впереди, — а чеченцам они предоставили другие позиции, — вас ожидают ещё приятные моменты встретить их грудь грудью… …

Вон сидящие у костра расступаются и кланяются кому-то. — Кадаги [2] , кадаги пришёл… — слышится кругом. Старик с совершенно обуглившимся от солнца лицом и голою грудью важно садится на камень против огня, ставит на колено струнную пшаури… «Петь сейчас будет!..» — соображает Левченко. Старик тихо-тихо начинает монотонную и грустную прелюдию… Точно что-то вздыхает там у костра… Теснее сдвигаются кабардинцы. Хатхуа рядом со стариком смотрит в полымя, точно видит там в живых, сверкающих золотым…

— У меня раненые с голоду перемрут… — закричал он ещё издали. Брызгалов взял его за руку и повёл в крепостные склады. Доктор вышел оттуда хмурый и молчаливый и на прощание молча пожал руку старому коменданту. Нина бледнела и худела на его глазах, но у Степана Фёдоровича как-то за последнее время закостенело сердце. «Всем пропадать приходится! — думал он. — Лучше так, чем в когтях у тех», — мысленно указывал он на становища горных дружин, бездействовавших вокруг крепости. Солдаты чутко поняли…

— Предположим! Но сколько ждать? — Может, месяц, два или три. Кто знает? — Черт возьми! — не выдержал я. — Не надо расстраиваться, сеньор инженер, в нашем климате это вредно. Кстати, ваш коллега отбывает на родину. Здешний климат ему противопоказан. Очень жаль, но ничего страшного, уже ищут замену. Вот телеграмма, читайте… Телеграмма была последней каплей, я совсем приуныл. С Казимержем мы подружились и прекрасно сработались, а теперь приедет новый, незнакомый и, конечно, непривычный к местным…

Сорок собачьих голов воют уже на юте. [10] Они — снова заключенные. Для них на корме сделаны большие деревянные клетки. Шесть часов. Пристань дальнего плавания заполнили тысячи людей. Огромная толпа стоит вдоль решеток сквера у домика Петра. Сотни любопытных повисли на стальных переплетах подъемного крана. Все хотят увидеть начало рейса [11] , который должен стереть последнее большое белое пятно на карте Арктики. Заунывным, хватающим за сердце ревом сирены расстается „Седов“ с землей. …

И когда я думал о том, что мне предстоит, сердце мое готово было выскочить из груди. «Все равно надо попытать счастья, — думал я, — надо попробовать… только бы мне позволили это, когда увидят, что я такой высокий и притом такой невесомый». Я зашагал к самому ярко освещенному месту в Лэндсбурге. Мои длинные, как палки, ноги быстро преодолели нужное расстояние, и за несколько минут я достиг той светлой площади, которую видел с гребня горы. Всю ярмарочную площадь заполняли жители округа Гринвуд…

Внутри было темно, потому что дьявольские огни горящего города не могли осветить могилу, так что монах встал на колени возле дыры, просунул туда руку и нащупал древесину, теперь ему снова пришлось воспользоваться ломом. Удар, еще один, и древесина расщепилась, и он мысленно молился, чтобы внутри деревянного гроба не оказалось еще и свинцового ящика. Он воспользовался ломом снова, в последний раз, затем вытащил куски древесины из зазора под плитой. Свинцового гроба внутри не было. Его пальцы,…

— Хороши ваши предки, если все они такие, как Жиль де Рец! [1] — Жиль де Рец был страшным злодеем и до сих пор никакая другая провинция, кроме Пуату, не может похвастаться тем, что среди них жил такой же преступник! Но когда он умер, осужденный и приговоренный в Нанте, раскаявшись и прося у Бога прощения, все матери, чьих детей он мучил и съел, надели по нему траур. — Ну, это уже слишком! — воскликнул старый Гийом. — Да, такие мы, жители Пуату. Великие во зле и великие в прощении! …

1 Феличе Бальзамо старалась взглянуть на маленькое существо, лежавшее около нея на широкой купеческой кровати, и говорила мужу: — Смотри, Пьетро, какіе блистающіе глаза у малютки, какой умъ написанъ у него на лобик!.. Наврное, онъ будетъ если не кардиналомъ, то, во всякомъ случа, полковникомъ!.. По правд сказать, ничего особеннаго н было въ большеголовомъ мальчуган, корчившемъ свои распеленутыя ножки; нельзя даже было сказать, на кого ребенокъ похожъ, на отца или на похудвшую…

Хаця Крыс ведаў, што праўда на яго баку і ён робіць работу добра, але ня раз жадаў якога-небудзь нязвычайнага здарэньня, дзе-б ён мог паказаць скандзінаўцам, што ён таксама сапраўдны матрос. Але ў адну навальнічную ноч ён, разматваючы запасны якарны ланцуг, выпадкова пакалечыў сабе пальцы на левай руцэ. I ўсе яго надзеі цяпер прапалі. Выяжджаць у шлюпках на паляваньне ён цяпер ня мог і мусіў заставацца на судне, пакуль не загояцца пальцы. Аднак выпадак, якога так чакаў Крыс, здарыўся якраз вось…

Спустя 100 лет после исследований Г. И. Невельского и его славных соратников, автору этих строк посчастливилось повторить многие из проложенных ими маршрутов, работая на Дальнем Востоке в 1956–1958 гг. в комплексной научной экспедиции того же названия — Амурской экспедиции Академии наук СССР. Прежде всего заслуживает внимания вклад Г. И. Невельского и его экспедиции в выяснении основных черт строения рельефа Приамурья, начиная с ориентировки горных хребтов и направления крупных рек, о чем до середины…

Вячеслав Букур ДРУГАЯ ОРДА Повесть Я собирал коренья в Мамонтовом распадке. Короткое лето жадно горело, как немыслимый костер. Как видно, оно приветствовало уже совсем скорый переход одного из Старцев. Он лежит неподвижно, весь горячий, и уже не требует ни ягод, ни мяса. Лето пылало и никак не хотело так быстро уничтожаться, но скоро от всего этого тепла останутся только уголья мелких зимних звезд. Попался очень длинный беловатый сочный корень. Закапываясь вокруг него все глубже и…

Книга отца и сына Талалаев написана на научной основе, но не в научном скучноватом стиле, а в вольно-журналистском ключе и потому получилась увлекательной, читается легко. И запоминается! В этом плане она схожа с книгами моего покойного друга Игоря Акимушкина, книгами, которые были нарасхват в 60—70-х годах. Думаю, что и эта книга будет интересна всем. Даже несколько излишняя сексуальность, присутствующая в рассказах, не портит впечатления от книги. Но это уже дело читателя — отделить зерна знания…

Артем посмотрел на Олега: уже что-то мастерит при свечке. Вот тянется рука потеребить бороду. Ох, эта борода! Выгорела на солнце до отчаянной рыжести. Примерзает к вороту, к треуху. Олег подолгу оттаивает ее над плитой. В широкую его спину летят шуточки: — А не проще ли бородку — топором? — Она греет! — серьезно отвечает Олег. От глаз его, младенчески синих, от вспыхнувшей улыбки, от выдубленного ветром лица исходит ощущение ясности, простоты, устойчивой силы… Искандер — тот другой. Прямо…

И вдруг в голове моей блеснула странная мысль; нельзя ли случайно открыть потайной ход в пирамиду, который ускользал до сих пор от наблюдений многих ученых египтологов? Я вспомнил рассказ доброго старого Геродота, похожий на сказку из «Тысячи и одной ночи», в котором говорится о том, как фараон Рамзес приказал устроить сокровищницу с вращающимся на стержне камнем вместо двери, и как мастер, знавший тайну входа, тайком отправлялся туда по ночам и обкрадывал фараона. Что, если и пирамида Абу-Илла закрывалась…

— Совершенно верно… Это письмо, как я и думал, от Роберта Фергусона. Он желает познакомиться с нами. И он протянул мне письмо. «Дорогой мистер Холмс! Вас рекомендовала мне моя контора, но дело мое настолько необычно и деликатно, что о нем трудно даже передать. Оно касается моего друга, от имени которого я и выступаю. Этот джентльмен несколько лет тому назад женился на одной даме из Перу, дочери перуанского купца, с которым он познакомился в связи с импортом нитратов. Леди была очень красива,…

— Сестра сообщает мне, — не спеша начал он, — что вы желаете служить у меня, мессер Бьянкомонте. — Именно эта надежда и привела меня в Рим, ваше высокопреосвященство, — ответил я. В его глазах промелькнуло что-то, похожее на удивление, и непроницаемая улыбка тронула его тонкие губы. — Вы, вероятно, рассчитываете на вознаграждение за успешно доставленное вами письмо? — вкрадчиво осведомился он. — Да, ваше высокопреосвященство, — честно признался я. Он резко стукнул ладонью по инкрустированной…

— Кстати, сегодня в клубе мероприятие вроде… — Сегодня, кажется, репетиция драмкружка… — Я больше туда не ходок, — мрачно сказал Коля Петров. — В чем дело? — спросил начальник станции. — Да этот Качалов… — Директор? — Ну да. Предлагает ставить какую-то пьесу из репертуарного сборника… — Ну и что? — А то, что надоело это до чертиков. Почему считается, что самодеятельности не под силу серьезные вещи? Разве это подход? Я и говорю Качалову: «Давай поставим классическое: Островского, Шекспира…»…

«Корноухого я встретил впервые весной 1973 года. Это был «атлет» в светло-бурой шубе, с твердой поступью и характерной приметой - приплюснутым ухом и двумя заметными на лбу шрамами. Я наблюдал поведенье медведей во время их свадеб и мог получить по заслугам за свое любопытство. Возбужденные звери в это время, случается, убивают даже друг друга. Самка, за которой «охотились» два медведя, неожиданно пошла в мою сторону. Увидев человека, она резко свернула, и я, решив, что самец за нею последует, расслабился.…

— Так ты хочешь ехать в Туркестан?! — вскричал доктор. — Это замечательная идея, даже больше — великолепная. Туркестан!… Да ведь там рукой подать до Тянь-Шаня, Памира, Гималаев! Что Гималаи, самого Тибета!… Доктор все более и более воодушевлялся. — Ты едешь, я с тобой! Мы захватим ружья, охотничьи принадлежности. Будем бить черных медведей, диких яков, охотиться на волков. Помнишь, как охотились под Смоленском? Еще тебя медведь чуть не сгреб в свои лапы? Хорошо, я вовремя влепил ему в рот коническую…