Книги из серии "Деревенский детектив"

– Целый день сидят в воде, это надо же придумать! – остановясь, сказал участковый. – Это надо же придумать… Прицыкнув пустым зубом, он достал из кармана носовой платок, внимательно посмотрел на него, подумал и, широко расставив ноги, нагнулся. Участковый поднял с земли кровавый обломочек кирпича, обмотал его платком и, по-бабьи размахнувшись, бросил сверток под яр. – Намочите! – крикнул он ребятишкам. – У меня голова не чугунная… Когда платок упал к воде и ребятишки наперебой бросились к нему,…

Ничего нарочито смешного нет ни в его словах, ни в поведении. Такой юмор особенно редок и потому особенно ценен. Анискин и «Фантомас» киноповесть Вьется проселочная дорога, на солнце зеленеет веселый кедрач, между могучими стволами деревьев проглядывает синяя Обь. По дороге резво бежит «газик», в котором сидят шофер — молодой парень — и полная женщина, кассир. Тишина, покой, но на дороге вдруг появляются две фигуры; они преграждают дорогу машине. Шофер притормаживает. — Негры,…

– Ну? – тихо спросил Анискин. – Ну? – Стою! – так же тихо ответил человек. Ему было лет двадцать пять, были на нем клетчатая рубаха и брюки-галифе с сапогами, сидела на голове серая кепка, но весь – с головы до ног – он был не таким, каким должен быть человек в клетчатой ковбойке. Стекала с лица парня бледная унылость и хворь, из вырубленных худобой глазниц запально глядели иконные глаза невыразимой красоты. Но диво дивное, чудо великое начиналось ниже – немощную эту голову, тонкую ребячью шею…

– Так! Вот так! Повернувшись, участковый посмотрел на кузнеца насквозь и внутрь, приподняв одну бровь, смерил его взглядом с ног до головы, улыбнулся непонятно и, сложив руки на громадном пузе, стал покручивать пальцами. Сперва он крутил их по солнцу, потом против солнца, затем вертел без всякого смысла. – Докладай! – недовольно сказал Анискин. – Воруют с умом или без ума? – Тут как сказать, тут если к примеру… – Не разговаривай, докладай! – Кто ворует, тот человек, конечно, не глупой,…

– Я тебя слушаю, товарищ Анискин! – Правильно! Так и стой: пятки вместе, носки врозь… А приказ такой. Ежели еще раз к конторе этих тунеядцев пустишь, быть тебе в критике! Понял? Сполнишь? – Сполню, товарищ Анискин! – выпучив глаза, заорал сторож. – И вот и ладно! Еще раз строго поглядев на председателей и подставив ветру лицо, Анискин хлопнул Дорофея по плечу, сипло хмыкнул и пошел берегом реки, чтобы бросалась в глаза вся Обь – с крутой загогулиной и пространственностью, чтобы от бескрайности…

– Сенька… – Так это он огородами бег! Ну, трус… Анискин сел на крыльцо, распахнул на груди рубаху, вытаращив глаза по-рачьи, посмотрел на тех баб, что били Панку. Он так на них смотрел, словно это были не люди, а деревяшки какие-нибудь. – Вот почему, – строго спросил Анискин, – от умных и тихих баб мужики к Панке бегают? Язык сглотнули? Ну, тогда я вам сам скажу! Вы мужиков обратно в баб сделали. Это ведь страх, как Сенька огородами бег! У вас мужик несчастный, запуганный – вот какие вы есть…

Вера Косая через кулачок набрала полную грудь воздуха, чтобы зацокотать еще громче и чаще, но не успела – участковый Анискин во весь рост появился на крыльце. Басовито кашлянув, он прицыкнул пустым зубом, набычив голову, сердитыми после сна глазами осмотрел серое от сплошных туч небо, двор и землю, Веру Косую и Глафиру. – А?! – выдохнул участковый. – А, говорю! – Здравствуйте, Федор Иванович! День добрый, день добрый… – Во-первых, не день добрый, – ответил участковый, – а вечер. Во-вторых сказать,…

– А! – опять выдыхал Анискин. После этого наступала такая тишина, что ею можно было затыкать уши, – Глафира то смотрела на мужа, то на стол, то за окно, где уже высоко висело над Обью солнце, такое чистое и ясное, словно всю ночь купалось в реке. Задувал под занавески щекочущий майский ветер, проклевывались на черемухе почки – совсем еще наивно проклевывались. – Календарь? – тонко шептал Анискин. – А! Когда Глафира, снова выждав секундочку и как бы летуче, срывала с календаря листок и показывалась…

– Я пошел! – сказал Анискин. – Давай рецепт-то. Однако он сразу не ушел, а еще несколько минут постоял у порога, искоса глядя на жену, – неподвижный, тихий, в своем белом широком полушубке похожий на снежную бабу. Глафира тоже молчала, и ее сложенные на груди руки тихонечко пошевеливались. – Ты уж не перебирай картошку-то, – приглушенно сказал участковый. – Посиди с Зинаидой-то. После этого Анискин вышел на крыльцо и неспешно огляделся. Шла середина ноября, снега начали выпадать всего три…

Анискин внушительно прокашлялся. – Самые ценные иконы украли! – вдруг обычным голосом сказал поп. – Большой знаток действовал: ни единой пустяшной иконы не взял… Анискин задумался. Глядел через окно на раскаленную реку, на куст черемухи в палисаднике; в густой листве заливался самозабвенно молодой, видимо, дрозд. – Вот такое решение я выношу, гражданин поп! – официально произнес Анискин. – Вы себе, как у вас говорится, грядите в свою церковь, а я… Я, гражданин поп, отдельно погряду… Вопросы…