Книги из серии "Касриловка"

Рейзл ждала его каждую минуту, каждое мгновенье: если только он жив и здоров, он, несомненно, вернется или письмо напишет; напишет письмо и пришлет ей свой портрет. Ах, если бы только бог помог, и пришло это желанное письмо с портретом, кто с ней тогда сравнится? Рейзл все глаза проглядела, много ночей не спала, много слез пролила втихомолку, уткнув голову в подушку, чтобы люди не видели, чтобы добрые друзья не огорчались, чтобы недруги не радовались ее горю. А горе было немалое - она почувствовала,…

– Слышали? – Слышали. – Сослан пожизненно. – На вечное поселение. – Ни за что ни про что! – Навет! Еще позднее, когда Зейдл пришел и рассказал, что дело, очень даже вероятно, будет судом разбираться заново, что нашлись такие добрые люди, которые берутся доказать миру, что вся эта история была ошибкой, Касриловка всколыхнулась, заходила ходуном. Во-первых, Дрейфус ведь "наш", и, во-вторых, с какой такой стати там, в Париже, могла произойти такая мерзкая история? Фу, уж больно…

Рассказывают, к примеру, об одном касриловце, которому осточертело голодать в Касриловке, и он пустился в поисках счастья странствовать по свету, стал эмигрантом и пожаловал аж в Париж. Разумеется, загорелось ему попасть там к Ротшильду. Ибо возможно ли, чтобы еврей был в Париже и не повидался с Ротшильдом? Но вот незадача - не допускают. "В чем причина?" - "Рваный кафтан". - "И умники же вы! - толкует еврей. - Будь у меня цел кафтан, каких таких благ ради стал бы я приезжать…

– Я бы на вашем месте послала кухарку или сторожа... И они бы купили и принесли редьку. Сегодня на рынке ее сколько угодно. – Разве? – Чтоб мне так жить и быть счастливой! Сами можете убедиться. – Хорошо... Пусть купят... Подай халат... Возьми гребешок и помоги мне уложить прическу. 2 Через полчаса госпожа Пфеферкранц стояла перед зеркалом и нарядном утреннем платье. В это время приоткрылась дверь, и на пороге показалась горничная. – Госпожа, госпожа! – Что случилось? Я ведь…

– Только и делают, что едят! Отец не может этого слышать, хочет ей ответить, но молчит. Не может он говорить и не имеет права. Кто он здесь? Битый черепок. Он здесь последний из последних, лишний, всем лишний, и им и себе самому. И в самом деле - делать он ничего не делает, абсолютно ничего. Не потому, что не хочет или не пристало ему, а потому, что делать нечего! Нечего - и все тут! Все местечко жалуется, что людям делать нечего! Согнали, не сглазить бы, столько евреев... Радость, ну и ну! …

Вы, я вижу, удивляетесь тому, что я так силен в кулинарном деле. Ведь я вам уже говорил, что в Касриловке меня считают чревоугодником, потому что, видите ли, я стою на том, что человек живет единожды, а не дважды, и ежели ты всю неделю ел кукиш с маслом, а в субботу шиш с маслом, то надо хоть в праздник немного себя побаловать. Как, по-вашему, разве не так? И в праздник пятидесятницы я знаю одно: пускай дома ни копейки, пускай весь мир перевернется вверх тормашками - все равно, к столу должен быть…

И так колесо вертелось, вертелось долгие годы, не останавливалось ни на минуту до тех пор, пока... Пока не умер реб Шая. Реб Шая умер, и Зейдл, сын реб Шаи, принял дело. Справив тридцатидневный траур, Зейдл прежде всего взялся за расчеты и просидел над книгами недели три, сидел и писал, писал и вычислял, и наконец собрал у себя всех должников отца и обратился к ним: – Хочу поставить вас в известность, почтеннейшие, что я все время сидел над вашими счетами, вычислял и вычислял и наконец подсчитал,…

Еще какое-то счастье, слышите ли, нашему брату, что бог преподнес нам субботний денек - дар его щедрой руки. Как наступает суббота - вам меня не узнать, не сглазить бы, совсем другой человек! В пятницу пораньше возвращаюсь домой и первым делом из всех первейших дел - в баню. Там, не сглазить бы, парю свои бока так, что на мне обновляется шкура. Прихожу домой, свежий, горяченький, и застаю на столе два медных начищенных красавца подсвечника и две, не сглазить бы, больших халы, а умница рыба, не сглазить…

Я брожу среди старых полуосыпавшихся могил, читаю старые стершиеся надписи на накренившихся памятниках. Издали заметил меня могильщик реб Арье, человек с длинной льняной бородой, красными глазами, и спросил: – К кому тебе нужно? Реб Арье так стар, что никто, даже сам он, не помнит, сколько ему лет. А все ж таки содержит он себя в чистоте и опрятности, сапожки его начищены, борода расчесана, ухожен у него каждый волосок; следит за собой старый, как мать за любимым единственным сыном, питается…

Посмотрели бы вы на моих внуков - все ладные, один другого лучше, на их личики не наглядеться! Верьте слову-красавцы! А как они учатся! Хотите страницу талмуда - будет вам страница талмуда наизусть. О Пятикнижии с комментариями, о пророках, о грамматике со всеми прочими нынешними причиндалами и говорить не приходится. А как они читают и как пишут по-еврейски, и по-русски, и по-немецки, и по-французски, и... и... и... Когда мне иногда нужно письмо прочесть, адрес написать, иное ли что начинается…