Книги из серии "Сибириада"

Нехорошая, на короткое время, снова установилась тишина. И обломилась, как хрупкий ледок под каблуком: – Нарвался ты, парниша! – У нас терпелка не железная! – Так разукрасим, дорогу забудешь! – Вышибай его на крыльцо, нечего рассусоливать! Крики все громче, злее, а Гриня, будто оглох и ничего не слышит, подпирает по-прежнему косяк плечом, ухмыляется и только глаза чуть прищурил. Кинулись к нему сразу двое парней, которые ближе других оказались, ухватить хотели за отвороты расстегнутого…

– Угрюмка! – позвал его Пенда осипшим голосом и приказал: – Напои коня! – А сам, тяжко вздохнув, свернулся на войлочном потнике, опять укрылся с головой, и вновь замельтешили в голове непутевые мысли. Память заново унесла его в другую, будто приснившуюся жизнь: то малолетком шел он на Москву с войском царевича Дмитрия для мщения обасурманившимся боярам за попранную русскую правду, то бился с рейтарами под стенами Кремля, то лежал на плахе под кнутами… – Пендюх! Мать твою! Опять спишь? – дядька…

Конюха Пурга невзлюбила сразу. Неприязнь к нему передалась с рождения. То, что Дементий Басалаев по тупой эгоистичности принимал за лошадиную дурь, было неуступчивым характером животного. Кобыла откликалась на ласку, бунтовала против злобного насилия. Мужик измахрил не один кнут, лупцуя строптивых, непокорных, не могущих сдвинуть перегруженный воз. Он бил с тем грубым мужичьим сладострастием, которое рождается от сознания полной власти над животным и от тягостного ощущения житейской грузной тоски.…

– А что это? Оно живое? Тогда почему светит, а не греет? Почему ты сказал: опять пожаловало? Дед Яков склонил сивую голову, как бы стараясь и Мишку увидеть, и чудо это световое не проморгать. – Жисть-то, она длинная у меня удалась. Пожалуй, чуть ли не целый век прошел с того дня, как событию произойти. Я ишо без порток тогда бегал. А помню… Тоже вроде диво объявилось в самый раз над Сон-озером. В ту пору война с турком случилась, назвали ее Крымской опосля. Теперь, поди, новый знак людям подается……

В годы военного лихолетья самых крепких мужиков прибрали призывные пункты, на заготовки в зимнее время из ближних деревень в основном наезжали женщины. Жили они неделями прямо в лесосеках в наскоро сработанных бараках, а к весне выбирались из присаянских глухоманей, разъезжаясь ли, разбредаясь ли по своим деревням, дабы приготовиться к посевной, и до самой глубокой осени гнули спины на полях, на зернотоках, на зерноскладах. Поселковские же бабы оставались один на один с глухо шумевшей тайгой и своей…

Там, у границы пихтача – чернота. Далеко в небе светятся звёзды. Ночь. Но тогда что горит? Собрался с силами, посмотрел на костёр и ужаснулся. Неукротимым пламенем горят избы и склады. Три яростных факела бьются высоко в небо. Трещат стены строений. Журчат ручьи от плавленного снега. От жара качаются, шипят ветки дальних лиственниц. Он потянулся, попытался встать на колени. Рядом голос: – Ай, бое! Живой, отнако! Карашо. Мой тумал, ты помирай. Он поднял голову, в свете бушующего пламени узнал…

Именно тогда, когда ветер как бы проходил сквозь меня, я осязаемо почувствовал, что я лишь частица безмерно-огромного мира, частица этого ветра и в то же время я – это весь Космос… И давние, чистые, давно забытые и еще не случившиеся воспоминания, размытые, как акварель, ожили и слились со мной. И мне тогда казалось, что я понял, о чем плакал ветер… Он скорбел обо всем и обо всех: о планете, на которой родился, и о нас, на планете живущих, – обо всех: от муравья до человека. И о том, что он жив…

С тех времен и называется деревня Зеленый Дол. Может быть, до пожара она имела какое-то другое название, но история его не сохранила. Деревня хотя и медленно, но разрасталась из года в год только по правому берегу. Он был немного холмистый, домишки лепились по отлогим залесенным склонам. Кое-где над домами, как безмолвные часовые, стояли даже кряжистые кедры. Теперь в селе было несколько улиц, тянувшихся вдоль речки, и десятка полтора переулков, нырявших между холмами. Чем дальше к окраине, тем…

Но зятек-то, как норовистая глупая лошадь, — в одной упряжке с другими, а все-то в сторону тянет! Разве они, братья, не ученые на капараковских Первоначальных Забайкальских винокуренных заводах! Как громко звучит! Фирма! С какой ловкостью Михаил Егорыч сколотил это Товарищество! Каких первостатейных купцов подмял под себя! Иркутских, верх-неудинских, петропавловских... Из двухсот паев добрая половина в его руках! Как хочет, так и воротит в этих Первоначальных! Дело-то стоящее. Все винные заводы…

Это приказное семя, брошенное царем Иваном Грозным на благодатную русскую почву, быстро проросло, дало невиданные всходы и обильный урожай, который Россия была уже не в состоянии перемолотить за последующие века. Приказ Казанского дворца, ведавший новыми московскими провинциями, Казанским ханством и Сибирским, располагался далее за Поместным приказом. Он тоже был на первом ярусе, занимал хоромы в торце этого здания. Окнами же он смотрел на улицу, за которой стоял двор боярина князя Федора Мстиславского,…

На этом фоне выделяется образ «естественного человека» Арсё Заргулу, ороча из рода Красного волка, побратима старообрядцев – Устина Бережного, Петра Лагутина, Романа Журавлёва (Журавушки). Его философия, на первый взгляд, проста: «Кто берёт от земли больше, чем может съесть, тот хунхуз». Однако именно Арсё, чтобы помочь партизанам, продаёт корни с заветной плантации женьшеня, спрятанной на чёрный день. Роман представляет собой широкомасштабное полотно с множеством персонажей. По воле автора на…

– А бородищи-то, что у айнов с Курил! – укорил, принимая кожаный пакет с ситхинской почтой. – По праву! – ответил Сысой, с насмешкой разглядывая чисто выбритое лицо управляющего и плоскую чиновничью шляпу, с нависшими над ушами краями похожими на бычьи рога. – Мы – дети крестьянские, не какие-нибудь, кого царским указом заставляют скоблить морды. Управляющий усмехнулся, ничуть не обидевшись на невежливые слова. Он служил на Анадыре, Камчатке, бывал на Курильских островах, не понаслышке знал компанейских…

Алешка сверху, с крутяка, зыркал на мужиков и первым делом на своего напарника Еську Кочетовкина, определяя, какими зенками они таращатся на голоногую Любку. От Алешкиного внимания не ускользнуло, что Любка, остерегаясь набежавшей волны, поднятой скинутыми с плота бревнами, поддернула с опаской подол юбки. — Шла бы из глуби-то! Остудишься еще сдуру! — крикнул он. — Нет, Леш, теплая вода, — просветленно отозвалась глупая Любка, вовсе не поняв Алешкиного беспокойства. Она ждала, когда Алешка кончит…

По великой Барабинской степи катился весенний пал. Пламя шло понизу, по прошлогодней траве, по высохшим камышам, высоко взметывало вверх черные лохмы дыма. Ветер, налетая с разгона, подхватывал их, подкидывал еще выше и гнал прямо на поезд. Изреженные встречным потоком воздуха лохмы дотягивались до вагонов, доносили до спящих людей грозное дыхание степного пожара. Богатырев увидел, как огонь налетел на маленькую ложбинку, рассыпался блескучими пучками искр, врезался в березовый колок, вскинулся…

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

– А добром не заставишь, – махнул рукой дежурный. – Никто не пойдет на ваш пункт. И вам нечего мерзнуть. Сейчас тут такое вавилонское столпотворение начнется, не дай бог!.. Орточека затеяла проверку документов. Видите, в дверях чекисты. – Да?… Ну что ж… Пойду восвояси. До свидания. Военврач исчез в толпе, а к дежурному подошел стоявший поодаль деповской рабочий в замасленном полушубке. Жуя прямо на морозе сухую тарань, рабочий кивнул в спину врача: – Опять наш «помощник смерти» притопал к поезду?……

Лодки пристали, но на берег никто сходить не рисковал: а вдруг придет Роман с мужиками и доведется снова плыть по Васюгану дальше и дальше? Ждали долго — может быть, час, а то и поболе. Вот стал слышен хруст сушняка под ногами мужиков, потом их говор. Они были веселы, разговаривали громко, смеялись, Митяй Степин присвистывал и от озорства и от удовольствия. Гоготал и сам Роман Бастрыков. Его любимец Алешка попискивал наподобие бурундучка тонюсенько-тонюсенько, будто дул в соломинку. — Над…

Задолго до прихода первых строителей отшельник знал, что город начнут рубить не торговые и промышленные, а служилые люди и по указу русского царя. Но скрыто было от него, когда это случится. Двадцать шесть лет ждал инок Тимофей первых строителей Енисейского острога. Монастырь Все-милостивейшего Спаса, являвшийся ему в видениях среди дремучей тайги, был заложен лишь через пятьдесят лет после основания пустоши. Это пророчество сбылось после кончины старца. Помяни, Господи, всех страстотерпцев, положивших…