...И скрылся с места преступления...
Шрифт:
– Ну хорошо, Розмари, – сказал он устало, – если тебе хочется так себя вести – пожалуйста. Я постараюсь привыкнуть. Но по крайней мере объясни, почему.
– Ты знаешь, почему.
– Единственная причина, которая приходит мне на ум, – это женская непоследовательность.
Она подскочила от негодования и выбежала из комнаты. Чарлз продолжал спокойно сидеть в своем кресле. Она вернулась назад, прихватив носовой платок и пиджак со следами измены. Он изумленно взял платок в руки, осмотрел и, постепенно приходя в себя, произнес тоном, в искренности которого сомневаться было невозможно:
– С
– Чарлз, но как же...
– С тех пор, как мы с тобой поженились, я не целовал, не обнимал, не соблазнял и не делал намеков ни одной женщине!
И вдруг Чарлз улыбнулся своей неотразимой улыбкой, провел рукой по волосам, что-то изменилось в его лице – он был уже не тридцатипятилетним мужчиной, а шаловливым подростком. Розмари стояла перед ним, заливаясь слезами. Она уже почти верила ему. А он продолжал со смущенной улыбкой:
– Все это я делал только с тобой!
– Чарлз, если... если ты не... как же...
– Дорогая, – сказал он, – мы не в суде. Я говорю, что все так же влюблен, и я не изменял тебе ни в мыслях, ни в поступках. То надушенное письмо пришло от женщины, сыну которой я помог выпутаться из неприятности, связанной с автомобильным происшествием. Но, дорогая, ради Бога, не заставляй меня доказывать...
Она бросилась ему на грудь.
Но все было отнюдь не так безоблачно.
Во-первых, письма продолжали приходить – все очень короткие и на одну и ту же тему, все отпечатанные на той же самой машинке, на той же самой бумаге, и на всех стоит один и тот же лондонский штемпель.
Во-вторых, Чарлз часто был вынужден задерживаться по вечерам из-за дела Ньюмана. Старый Нод был самым строгим среди всех жрецов в храме правосудия, поэтому Розмари большую часть времени была предоставлена самой себе, а теперь по вечерам начались эти телефонные звонки.
Звонивший был очень краток и прямолинеен:
– Где он проводит сегодняшний вечер? – спрашивал мужской голос.
Или:
– Не верь ему, он искусный лжец.
Или:
– Он смеется над тобой.
Все это действовало Розмари на нервы, и теперь она бывала счастлива только в очень редких случаях. Она рассказывала Чарлзу о каждом таком звонке, они бесконечно обсуждали их, но в глубине души она не верила ему до конца. Временами на нее находила апатия, иногда она начинала на всех бросаться. Всякий раз, приходя вечером домой или поднимаясь с постели утром, Чарлз не знал, в каком настроении будет Розмари. И что самое ужасное, она стала холодна к нему – она себя за это ненавидела, но ничего не могла с собой поделать.
Потом у нее начались мигрени.
"Мы тебя предупреждали, – нашептывали Джексону его родственники, – мы знали, что эта женщина тебе не подходит".
В тот день, когда Роджер Уэст был в Лайгейте, примерно в полдень Розмари Джексон сидела у окна, выходящего в сад большого углового дома. Бутоны ранних нарциссов налились, скоро зацветут желтофиоли, на деревьях появились первые листья,
некоторые кустарники уже откликнулись на теплое весеннее солнце, а два миндальных дерева на лужайке демонстрировали такой роскошный нежно-розовый наряд, что невозможно было поверить, что еще совсем недавно они были безобразными и кривыми. Но Розмари не видела буйства природы. Щеки ее были бледны, глаза блестели – как всегда, когда у нее начиналась мигрень. Логика здесь не помогала: она прекрасно знала, что с ней происходит, но ничего не могла с собой поделать. Яд недоверия к Чарлзу оказался настолько сильным, что почти сокрушил ее.Она стала испытывать перед ним страх. Бояться...
Зазвонил телефон.
Теперь она боялась и телефона, потому что это мог звонить "тот", с еще одним лаконичным утверждением, с еще одним доводом, подкрепляющим неверность Чарлза. Она не подходила к телефону, но он продолжал звонить, и она все-таки сняла трубку – она показалась ей ужасно тяжелой.
– Миссис Джексон слушает.
– Добрый день, миссис Джексон, это мисс Тирвитт. С вами хочет поговорить мистер Джексон.
– А, спасибо.
– Пожалуйста, подождите.
Через мгновение Чарлз уже был на линии. Он говорил, тщательно подбирая слова, очень осторожно: в последние несколько недель он приучился говорить с ней именно так.
– Хэлло, дорогая, как ты?
– Все в порядке, Чарлз.
– Это хорошо. Дорогая, сегодня мне придется задержаться на час или два.
Она почувствовала, как откуда-то из глубины души поднимаются холод и враждебность.
– Я понимаю, – резко ответила она.
– Может быть, ты хочешь пойти со мной?
Это было совершенно неожиданно, она пришла в полное недоумение.
– Зачем? Чтобы... встретиться с клиентом?
– В каком-то смысле, – ответил Чарлз. – Надо повидаться с человеком, с которым меня связывает работа и который, быть может, сумеет нам помочь.
– Ты имеешь в виду врача? Но, Чарлз, я тебе уже говорила, что не больна, и если ты...
– Это не врач, – спокойно сказал Чарлз. – Это полицейский.
– Ты сошел с ума?
После секундной паузы Чарлз очень осторожно произнес:
– Может быть, Розмари. Но надо добраться до истоков этого дела, и я пришел к выводу, что мы должны обратиться в полицию. Они выяснят, кто посылает письма и звонит. Это самый банальный анонимщик, и в любом случае... – Чарлз снова сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжал: – У меня есть один знакомый старший офицер из Скотленд-Ярда. Я знаю, что он отнесется к нашей проблеме с максимальным тактом, поэтому я хочу, чтобы ты сегодня пошла со мной.
Он снова замолчал.
– Чарлз, – сказала Розмари твердо, – ты действительно хочешь найти того, кто пишет эти письма?
– Уже три недели, как я нанял частного детектива, – столь же решительно заявил Чарлз, – но ему ничего не удалось узнать. Скотленд-Ярд сделает это намного лучше. Так ты пойдешь со мной?
Она чуть не плакала:
– Да, – пробормотала она, – конечно, пойду.
– Это я и хотел услышать. Послушай, милая, давай поужинаем в городе, к нашему другу можно не спешить. Он ждет в половине девятого. Ровно в половине седьмого я вернусь и захвачу тебя. Будь готова.
– Буду, обязательно буду! – Розмари била дрожь.