...Имя сей звезде Чернобыль

— Не пустили огонь дальше, — говорит милиционер. — Молодцы, ребята! Вы теперь отмойте их, мужичков своих, хорошенько. Да дайте чего для сугрева. Ну, и пригрейте, как умеете, — заслужили!

Веселый усач-милиционер, кажется, знает, как и что надо говорить в такой обстановке. При этом не забывает любоваться собой, получать от всего этого удовольствие. На лицах улыбки мелькают, отступает тревога. Тем более что огня почти уже не видно, только дымит или парит еще над крышей станции, над небольшим очажком пожара. А машины, автобусы всё проносятся и все туда, к АЭС. Аня устало сидит на траве, уже не может стоять. Несколько милицейских машин промчались в сторону города. А следом — две санитарные. Женщины сразу забеспокоились.

— Расходитесь, идите по домам, мужчины ваши уже там, а жена где-то бегает, гуляет, — говорун-усач продолжает в полюбившемся ему тоне. Но что-то уже изменилось в настроении женщин. Особенно когда промчался автобус, а за ним второй, и увидели в освещенном салоне полураздетых (некоторые до белья) людей. Даже милиционер усатый замолчал. Но тут же спохватился:

— Ну, вот видите, домой повезли! Расходись, женщины, вас дома дожидаются. Здесь больше нечего делать.

8. Раннее утро в знакомой квартире. Резкий звонок поднял Аню с дивана. Не соображает, что и где она, что происходит. Чувствуется, что уснула, не собираясь этого делать, и теперь не понимает, как это она могла уснуть. Схватила телефонную трубку. Нет, это в дверь звонок! Побежала туда. Уверена — Костя! Распахнула дверь. Там стоит кто-то в белом. И кашляет. На человеке больничный халат, в руке чемоданчик. Вошел, и стало заметно, что халат на нем не белый, а серый, почти черный — от сажи, грязи. Странный он, этот врач. Поставил, как уронил,

чемоданчик.

— Где у вас?.. — устремился в ванную комнату, заглянул и бросился в другую, где туалет. Слышно, что его рвет, просто выворачивает всего. Вернулся в ванную, моет руки, лицо, голову подставил под струю. И только тоща объяснил:

— Простите! Я вот принес на всякий случай. Достал из чемоданчика и подает — таблетку.

— Примите. На всякий случай. Это йодистый препарат. На всякий… Детей не выпускайте…

Прижался спиной к стене и стал бить, бить головой о стену. Глаза блаженно закрыты. Аня смотрит на него с ужасом.

— Вы… оттуда?

Но человек, кажется, не слышит, не в состоянии услышать.

— Простите. Очень болит голова. Вот так — легче.

— Что, что там? Что с ними?

Странный гость пошел к двери, пошатываясь, как пьяный.

— Детей… — не договорил, вывалился в коридор, Аня следом.

— Рвануло! Но как! Как! — выкрикнул почти с восторгом. И бросился в лифт, который тут же устремился вниз.

Аня стоит на балконе. В городе почти никаких примет ночной тревоги, беды.

Суббота как суббота. Люди собираются на дачи, на рыбалку, возле машин дети, прыгают, мечутся собаки, боясь, что их не возьмут.

Мужчины выбивают ковры, женщины направляются в магазин.

Только у здания, по виду казенного, стоит солдат с автоматом, а регулирует движение машин — тоже не милиционер, а человек в армейской одежде, затянутый в кожу, в белых по локоть рукавицах.

Небо в этой стороне голубое, ясное.

9. Аня спешит по улице, нет-нет, да и посмотрит на задымленный, грязный край неба. Туда, где АЭС, У двухэтажного домика, отгороженного от улицы плотной зеленью и чугунной оградой, остановилась, звонит у калитки. Подошла женщина с метлой и металлической на палке ловушкой для собирания мусора.

— Да уехали, уехали они!

— Куда?

— Знают, куда. Утречком сам подкатил и забрал семью.

— А вы кто?

— Я?.. Племянница.

— Что ж директор не забрал тебя?

— Я хотела только узнать… Муж мой был там, на станции. Аня почему-то робеет перед этой женщиной, даже

заискивает — как случается у врача, от которого ждешь хороших или плохих вестей.

— Нету станции! Одна яма на том месте, — уверенно говорит женщина с метлой и уходит.

10. Аня идет по городу, как ослепшая. Поливальных машин много, вода мыльная какая-то, пена остается после них на асфальте, на зелени. Проносятся среди легковушек и военные бронетранспортеры, «бэтээры» — чуть не сбили Аню, которая сошла с тротуара.

Но город живет жизнью обычной. Оживление у магазинов. Женщины с большими коробками прямо на тротуаре примеряют босоножки.

К ним подходят, оценивающе рассматривают покупки. Многие тут же направляются в магазин.

А две женщины, явно деревенского вида, решили смыть с себя дорожную пыль, благо вода мыльная и течет прямо у тротуара. Одна резиновые сапоги моет, а вторая разулась и ополаскивает ноги. В авоськах белый хлеб, колбаса. Одна из женщин ухитряется: и мыть ноги и откусывать от батона.

По улице, по тротуару ловко и рискованно проносятся молодые парни, девушки на роллингах, разгоряченные, занятые лишь собой.

А в отдалении в небе висит какая-то муть, грязь, уже вроде бы привычно, что-то висит, как дымок где-нибудь над Этной. Время от времени пролетает в ту сторону вертолет. И птицы, там почему-то полно птиц.

Но в какой-то момент что-то произошло, изменилось. Улица, вся — все лица, головы, глаза — повернулась в одну сторону. Туда. А там — черный, смолисто-тяжелый столб дыма. Вытянулся, высоко встал, подпирает мутное небо.

— О, Господи, опять!

— Вот так люди в войну горели, — говорит старая женщина с авоськой, которая мыла ноги. — Дым вот такой черный. И мятный, аж спать хотелось… Людей живых жгли.

— Каких людей? — кричит на нее человек в шляпе. — Это графит загорелся. Так только графит горит.

— Сволочи! Во, устроили! — Чей-то голос.

— Графит пока сам не выгорит…

— Так вот горели! — женщина всё о своем.

Аня с ужасом смотрит на черный, как из трубы крематория, дым. Там висит вертолет. А над ним туча любопытствующих ворон.

— Песок сыплют, — объясняет молодой парень с роллингами под мышкой. — У речного причала берут. А что ему песок — как слону дробина!

— Раз графит, — размышляет человек в шляпе, — значит, что? Значит, реактор поврежден? Вскрыт? Как же тогда город?

Глядит на толпы людей.

— Значит, реактор?

11. На фоне черно-дымящего реактора, город с его домами, детскими площадками, парками, улицами, рекой, людьми, всё еще не понявшими до конца, что произошло и как переломилась их жизнь, представления не имеющими, какие и где ведутся о них, о городе, АЭС, об их судьбе споры, принимаются решения, верные и ложные, губительные или спасительные, на фоне всего этого — Голоса. Радио и телефонные Голоса, советские и заграничные, перебивающие друг друга, обличающие, оправдывающиеся, укоряющие, уверенные в своей правоте и неправоте всех остальных, правдивые, лживые — всякие. (Радиоголоса — из старых записей, апрель-май 1986 года, документальные.)

А это телефонные переговоры:

— … Так все-таки пожар или взрыв?

— Да нет, даже стекла в соседних зданиях целы.

— Стекла уже в Москве дрожат. От вашего вранья. А вот Правительственная комиссия доложила: взорвался реактор.

12. —… Какая температура?

— Растет.

— Сколько?

— 1200. А точнее — 1205.

— Сколько?

— Перевалило за 1200.

— Вы даете себе отчет, что произойдет, если?..

— Делаем, что только возможно.