...Встретимся в октябре...

Я знал, что возбуждаюсь. Ее взгляд скользнул по моему паху, и от этого горячее давление в члене только усилилось. Я хотел ее. Прямо на этом столе.

Чтобы сама села на него, раздвинула свои идеальные ноги и предложила мне себя, как самое совершенное лакомство.

Голубые глаза Насти горели звездами, а розовый румянец обжигал огненной лавой.

Она встала из-за стола, легко подхватив бокал с гравировкой.

— Ты совсем на слушаешь меня, Дима… Куда ты смотришь? – Она провела рукой по груди: – Сюда? Или сюда? – Ее ладонь скользнула на красивый живот с продолговатой впадинкой пупка.

Я жадно сглотнул, все еще пьянея от ее призрачного вкуса.

— О чем ты думаешь? – Она поднесла бокал к губам, а у меня сердце застучало как бешеное.

— О тебе… – Голос хрипел так, словно я разучился говорить.

Настя медленно, крадучись, шагнула ко мне:

— Что мне сделать, чтобы тебе понравилось? Чего бы ты хотел?

Боже… Я запустил пятерню в волосы. От нее я хотел всего. Много разных вещей от которых она, реальная, наверняка бы покрылась густым румянцем и смотрела бы на меня, как на извращенца.

Глядя на Настю, я не мог выдавить из себя ни слова.

— Ну же, Дима, смелее… Скажи, как мне сделать тебе приятно?

Она отставила бокал и подошла вплотную ко мне. Ее узкие ладони легли мне на грудь и ласково скользнули по ткани.

— Не стесняйся… Здесь можно все… Я могу исполнить любое твое желание.

Пальцы дрожали, когда я поднимал руку и медленно сдвигал шелковую ленту с ее груди. Красивые розовые соски были нацелены прямо на меня.

— Ну же, Дима… позволь исполнить твои желания… позволь служить тебе…

Служить… Что-то в этом слове было такого, что возбуждало и одновременно заставляло чувствовать себя неуютно. Как будто я ее хозяин.

Да, я безумно этого хотел. Но боялся напугать Настю. Она отвернется с отвращением на лице, если узнает…

— Позволь ублажать тебя… – Она опустилась на колени, гладя ладонями мои бедра и посылая по телу электрические разряды.

Чуть приподнялась и прижалась щекой к моему животу.

— Я хочу быть только твоей… делать все, что ты захочешь… я могу исполнить любую твою фантазию… скажи, о чем ты мечтаешь? Как нужно ласкать тебя? Скажи, что тебе необходимо…

Ее руки невообразимо нежно скользили по моему телу, обжигая сквозь одежду жаром и огнем. Хотелось схватить ее, сжимать до боли. До синяков.

А еще я хотел…

— Смотреть на тебя…

Я потянул Настю вверх, заставляя встать. Она тут же послушалась, покорно выпрямляясь. Не сопротивлялась и тогда, когда я развернул ее спиной к себе и, обхватив ладонями за узкую талию поднял вверх, заставляя с коленями забраться на стол.

Перед лицом оказалась ее обтянутая черной кожаной тканью попка, которую хотелось мять и сжимать, пока не останутся алые отметины моих ладоней.

С трудом дыша, хрипло я простонал:

— Нагнись…

Настя снова не сопротивлялась. По-кошачьи изящно прогнула спину, оттопырила попу и почти легла грудью на стол.

Хотелось сорвать с нее это черное искушение и трахнуть так, чтобы оба перестали понимать, где находимся.

Я уже устал фантазировать, каково будет внутри нее. Эти фантазии изматывали своей… несбыточностью. Я чувствовал себя истощенным, лишенным последних сил. И только Настя могла их вернуть.

Я понял, что больше не могу сдерживаться. Накрыл ладонью горячее местечко между ее ног и слегка сжал. Настя застонала и вытянула вперед руки, сметая со стола все содержимое.

Я потер ее промежность, представляя, как медленно, сантиметр за сантиметр, погружаю внутрь нее набухший член.

Настя подняла бедра и сама потерлась о мою ладонь.

От ее реакции меня бросило в жар. Налетевший ветер ни капли не остудил пылающее тело. Он лишь раскрыл маленькую пухлую книгу и начал забавляться с ее страницами, «перелистывая» их то вперед, то назад.

Настя сжала пальцами книжку, словно искала за что можно держаться.

Мой взгляд зацепился за грубоватые рисунки, похожие на те, которые рисовали в средневековье. Я успел разглядеть костер, вокруг которого водили хоровод обнаженные мужчины и женщины. Еще на одной картинке было изображено уже знакомое существо с вытянутым телом. И на последней, мелькнувшей до того, как ветер перелистнул страницу, была нарисована женщина, сидящая на мужчине.

Я заставил себя оторваться от Насти и потянулся к книге, которую она придавливала ладонью к столу.

Она развернулась и тут же прижалась ко мне, обвивая ногами и руками:

— Тебе не нравится?.. – Ее влажный шепот скользил почти ощутимой лаской по телу. Кожа покрылась мурашками, а в голове снова поплыл туман.

— Нравится… Но…

Она гладила мою спину и ласково целовала шею, проходясь по коже языком. Я снова начал ощущать себя пьяным.

— Что? Скажи… Я хочу научиться… Как доставить тебе удовольствие…

Была ли эта Настя настоящей, или лишь моей фантазией? Сном, от которого не хотелось просыпаться…

— Позволь мне сделать то, для чего я создана…

Я накрыл ладонями ее хрупкие узкие плечи. То, для чего создана?

— Не для этого.

— Такие как я, должны приносить удовольствие и служить своим хозяевам.

Ее слова почему-то разозлили. Она не хотела принять мои чувства и поверить в них, но легко признавала себя едва ли не рабыней.

Я зло прорычал:

— А что ты еще должна?

— Забирать твою боль… – Она погладила ладонью мою грудь, безошибочно находя под рубашкой застарелые шрамы. – Твою сладкую вкусную боль...

От ее слов все неожиданно встало на свои места.

— Тебе нужна… моя боль?

Она покачала головой и потерлась носом о мою шею, с шумом втягивая в себя мой запах.

— На самом деле, мне нужно твое наслаждение… Но… – Она подняла на меня горящий голубой взгляд. – …чем больше наслаждения ты испытаешь, тем больше я смогу его выпить… Твое наслаждение сделает меня красивой… Но зачем мне нужна красота, если это тебя погубит?..

Вот почему рядом с ней моя боль утихала. Она забирала ее себе. Раньше, когда я возвращался с задания разбитый и едва живой, мог неделю не выходить из дома. Просто лежать, ожидая пока боль пройдет и оставит меня в покое. Мне не нужны были ни еда, ни вода – вообще ничего. Просто время, чтобы боль утихла.

Но с того дня, как в моей жизни появилась Настя, с возвращением домой я забывал о мучениях.

В нашем первом сне она тоже говорила о боли, о том, что любит играть с нею.

И именно после этого она превращалась.