100 shades of black and white

Эту маленькую бродяжку он заметил не сразу. Город пылал, погруженный в хаос, и оставшиеся в нем, те, что не смогли бросить свои дома, заполонили улицы в первые дни.

Они метались от участка и к пристани, откуда уходил последний корабль. Новый Данвич, или как его переименовали, Джакку — Кайло знал это лучше остальных — был проклятым местом. И мостки ломались от напора желающих сбежать. Люди протягивали руки вслед уплывающим лодкам, они сами бросались в воду, но шли на дно камнем.

Они молились богу: в первый день они вынесли в местной церкви двери, потому что небольшое здание не смогло вместить в себя всех новообращенных и тех, что вспомнили о вере только тогда, когда на них — буквально и метафорически — сгорели шапки. Сгорели не только они.

Старого пастора вынесли на середину церкви прямо во время общей молитвы, но когда он сказал, что у бога не на все будет ответ, насадили его на крест прямиком там.

Кайло видел это. Стоял снаружи, прижавшись плечом к покосившейся ставне, выбитой от наплыва желающих молиться. Он видел их глаза, на мгновение озарившиеся истинной верой, потому что жертва всегда помогает, главное, знать, к какому богу взывать. Он слышал их крики — сжечь ее дотла, сжечь чужую веру, и бог наш истинный, Всесодержащий, Тот, что Таится на Пороге, ответит.

Он смилуется над заблудшими детьми своими и остановит безумие.

А еще Кайло видел, как растекается по плитам кровь пастора, красная, ручейками образовывая старый круг, и внутри его вспыхнули письмена на неведомом никому языке.

На том месте к ночи образовался портал.

Но люди уже не видели этого, тех безумцев, что нашли в себе смелость звать Йог-Сотота по имени, отправившихся на пристань, ведь там стоял древний как само время его постамент, уже утащили под воду чешуйчатые щупальца.

Небо озарилось сотнями мелких огней, они набрасывались на прохожих, на людей и животных, и пожирали их. Все это были дети Всесодержащего.

Кайло знал, как опасно называть его истинным именем, даже в уме, потому и старался не думать ни о чем. Возвращаться к церкви, чтобы закрыть портал, пока не поздно, было еще опасно. Только насытившись, огни возвращались к своему хозяину под воду, где дремала физическая его оболочка. А душа, Сила должна была появиться позже, из раскрытых Врат, чтобы, соединившись, низвергнуть мир в хаос.

Данвич был всего лишь первым шагом. Тому, кто Таился на Пороге, было мало одного города или государства, или даже мира.

Мать Кайло не раз рассказывала ему эту жуткую сказку, о богах, что дремлют под водой, в земле, внутри песка. Их тела были безопасны, хоть и не уничтожимы, всего лишь сосуды. Но стоит одному из древних проснуться, соединив тело и свою Силу, и ничего больше не будет.

Жаль, что она не верила во все это, не понимала, насколько близко от их носов бродит смерть. А вот Кайло верил, еще тогда верил, когда звали его по-другому.

Он верил, потому что слышал этот шепот, идущий из-под земли, тихий, несмолкаемый гул голоса, не имевшего себе равных по громкости в иное время, когда казалось, что голова вот-вот треснет и из глаз польются кровавые слезы.

В другие дни шепот обещал ему всемогущество. Возможность выжить, править на остатках мира, сожженных под оком голодного бога.

Была это ложь или правда? Кайло не знал, но с тех пор, как убил своего отца, вернее, того демона, что вселился в тело Хана Соло, знал, что лучше пустит себе последнюю пулю в лоб, полоснет по горлу ножом, даже ржавым гвоздем, но не даст Всесодержащему занять его место.

Свое тело, худое, испещренное шрамами в десятках боев с культистами и прочей нечистью, он не отдаст никому.

Разве что смерти.

А эта девчонка-побирушка, эта маленькая юркая беспризорница в лохмотьях, сверкнувших белым на фоне темного, грязного города, не боялась ничего. Может, все дело было в ее возрасте — дети играют с монстрами, не задумываясь, чем может окончиться эта смертельная игра.

Или в бесстрашии, его нельзя было подделать, и девчонка в белом быстро прошмыгнула туда, куда не мог забраться он. Сквозь трещины в стене забралась в старую лавку, где могли храниться древние манускрипты, в которых хранилось знание, как запечатывать врата.

Знала она, что там, или ее вел голод и желание укрыться на ночь? Кайло не знал, но рискнул. Быстро пересек улицу наискосок, задом наперед, ступая след в след, чтобы золотистые шары не смогли пойти по окровавленным отпечаткам сапог. Приник к грязному стеклу, пытаясь отыскать ту самую юркую тень, слишком уж светлую в темноте.

Он думал позвать ее. Постучать по окну, привлекая внимание, но слуги Йог... Всесодержимого могли бы прийти за ним по шуму.

Она возникла за стеклом сама, точно могла читать его мысли. Грязное личико, усыпанное веснушками, и глаза, холодные как сама ночь, напомнили Кайло песчаную могилу, зыбучую, гиблую. Длилось это всего мгновение, пока полная луна не скрылась за облаками, оставив один только мягкий рассеянный свет, уняла нестерпимый блеск окровавленных мостовых.

Наваждение пропало, и на Кайло снова смотрела та самая девочка, что совсем недавно баюкала умирающую женщину на руках, успокаивая ту в последние минуты жизни.

Ротик ее открылся в изумлении, будто вместо Кайло на нее глядел монстр, так всегда пугаются дети, а затем она вздрогнула и пропала.

— Эй... — он не знал, что с нею такое, неужели она приняла его за одного из культистов, рыскающих по городу в поисках новых жертв. Не все из новообращенных в последние дни знали, что не любое тело сойдет для ритуала. Оно должно быть достаточно молодым, а разум сильным, чтобы вместить в себя бога.

Послышался шорох и звук осыпающихся камней, а затем в трещине возникла она сама, чумазая, настороженная. Впрочем, девчонка не боялась Кайло, иначе не рискнула бы высовываться в эту ночь.

Прикосновение ее маленькой ладошки к его щеке было внезапным, а пальчики холодными как лед.

— Ты поможешь мне? — спросила она. — Помоги мне, пожалуйста.

Кайло повидал много потерянных детей за свою жизнь, он был одним из них, когда родители отказались от него, сдав в дом для умалишенных, надеясь, что новая медицина вылечит от голосов в голове.

Шепот никуда не исчез, разве что со временем стал тише, слабее, слился с окружающим шумом, голосами, но ощущение страха, то самое, когда его собственный дядя кинулся на него с саблей, висевшей в кабинете, оно было куда хуже шепота.

Может, поэтому Кайло и кивнул.

— Я помогу, — он больше не мог уйти. Девочка в белых лохмотьях, напомнившая ему статую мадонны в саду больницы — тот же поворот головы, печально сомкнутые губы, и глаза, тоскливые, обреченные — ухватилась за его руку, не давая уйти.