11/22/63

— Это какая-то чушь. Джонни говорит, что русские должны схватиться с нами, и скоро, потому что сейчас у них превосходство по количеству ракет, но оно тает. Вот почему они не отступят в вопросе Кубы. Это предлог.

— Джонни насмотрелся новостных сюжетов о ракетах, которые проезжают по Красной площади Первого мая. Только он не знает… как, вероятно, не знает и сенатор Кучел… что у половины этих ракет нет двигателей.

— Ты не… ты не можешь…

— Он не знает, сколько этих баллистических ракет взорвется на пусковых площадках в Сибири из-за плохих расчетов. Он не знает, что половина ракет, сфотографированных нашими У-2, на самом деле раскрашенные деревья с картонными стабилизаторами. Это фокус, Сейди. На нем можно провести ученых, таких как Джонни, и политиков, таких как сенатор Кучел, но другого фокусника не проведешь.

— Это… не… — Она помолчала, кусая губы. Потом спросила: — Откуда ты можешь это знать?

— Не могу сказать.

— Тогда я не могу тебе поверить. Джонни говорил, что Кеннеди станет кандидатом на выборах президента от демократической партии, хотя все остальные сходились на том, что это будет Хамфри, так как Кеннеди — католик. Он проанализировал результаты праймериз во всех штатах, свел все цифры и оказался прав. Он говорил, что баллотироваться Кеннеди будет в паре с Джонсоном, потому что Джонсон — единственный южанин, которого сочтут приемлемым к северу от линии Мейсона — Диксона. И в этом оказался прав. Кеннеди стал президентом, а теперь собирается убить нас всех. Статистический анализ не лжет.

Я глубоко вдохнул.

— Сейди, я хочу, чтобы ты выслушала меня очень внимательно. Ты уже проснулась и способна на такое?

Какое-то время мой вопрос оставался без ответа. Потом она кивнула.

— Сейчас у нас раннее утро вторника. Противостояние продлится еще три дня. Может, четыре, не могу вспомнить.

— Что значит — не можешь вспомнить?

Это значит, что в записях Эла об этом ничего нет, и знания я черпаю из курса «История Америки», экзамен по которому сдавал чуть ли не двадцать лет назад. Просто удивительно, что я помню так много.

— Мы установим блокаду Кубы, но на единственном русском корабле, который досмотрим, обнаружатся только продукты и промышленные товары гражданского назначения. Русские поднимут дикий шум, но к четвергу или пятнице сами напугаются до смерти и начнут искать выход. Один из крупных русских дипломатов станет инициатором тайной встречи с каким-то телевизионщиком. — И тут, как по мановению волшебной палочки — такое со мной бывало при разгадывании кроссвордов, — я вспомнил фамилию. Или почти вспомнил. — Его зовут Джон Скейлари… или вроде того…

— Скейли? Ты говоришь о Джоне Скейли, репортере новостной редакции Эй-би-си?

— Да, о нем. Это произойдет в пятницу или субботу, когда все остальные, включая твоего бывшего и твоего приятеля из Йеля, будут ждать команды сунуть голову между ног и на прощание поцеловать жопу.

Она порадовала меня смехом.

— Этот русский скажет что-то вроде… — Тут я заговорил с русским акцентом. Освоил его, слушая жену Ли. А может, Бориса и Наташу из «Рокки и Буллвинкля». — «Перредайте своему пррезиденту, что мы хотим выйти из этого с честью. Вы соглашаетесь убррать ваши ядеррные рракеты из Туррции. Вы обещаете никогда не вторргаться на Кубу. Мы говоррим „хорошо“ и забирраем рракеты с Кубы». Именно так и будет, Сейди.

Теперь она не смеялась. Смотрела на меня глазами-блюдцами.

— Ты все это выдумываешь, чтобы поднять мне настроение.

Я промолчал.

— Ты не выдумываешь, — прошептала она. — Ты действительно в это веришь.

— Нет, — покачал я головой. — Я это знаю. Большая разница.

— Джордж… никто не знает будущего.

— Джон Клейтон утверждает, что знает, и ты ему веришь. Роджер из Йеля утверждает, что знает, и ему ты тоже веришь.

— Ты к нему ревнуешь, верно?

— Ты чертовски права.

— Я никогда с ним не спала. И не хотела. — И после паузы добавила совершенно серьезно: — Никогда не лягу в одну кровать с мужчиной, который выливает на себя так много одеколона.

— Рад слышать. Я все равно ревную.

— Могу я задать вопрос, откуда ты…

— Нет. Я на него не отвечу. — Возможно, мне не следовало говорить ей так много, но я не мог остановиться. И если честно, при необходимости я бы все повторил. — Но я скажу тебе кое-что еще. Ты сможешь это проверить через пару дней. Эдлай Стивенсон [143] и русский представитель в ООН выступят перед Генеральной Ассамблеей. Стивенсон покажет огромные фотографии пусковых ракетных установок, которые русские строят на Кубе, и попросит русского представителя объяснить, почему русские утверждают, что ничего там не строят. Русский парень скажет что-то вроде: «Вам придется подождать, я не могу ответить, не получив точного перевода вашего вопроса». И Стивенсон, который знает, что этот парень владеет английским не хуже его, произнесет фразу, которая войдет во все учебники по истории наряду с «не стреляйте, пока не увидите белки их глаз» [144] . Он скажет русскому парню, что готов ждать, пока не замерзнет ад.

143

Политический деятель, в 1961–1965 гг. постоянный представитель США в ООН.

144

Знаменитый приказ Уильяма Прескотта, полковника американской армии во время Войны за независимость США, отданный солдатам перед сражением на Банкер-Хилл 17 июня 1775 г.

Она с сомнением посмотрела на меня, повернулась к столику у кровати, увидела прижженную пачку «Винстона» поверх горы окурков.

— Думаю, у меня закончились сигареты.

— Придется потерпеть до утра, — сухо ответил я. — Мне представляется, что ты выкурила недельную норму.

— Джордж? — Голос звучал тихо и смиренно. — Ты останешься со мной на ночь?

— Мой автомобиль припаркован на твоей…

— Если кто-то из особо любопытных соседей откроет рот, я объясню им, что ты приехал повидаться со мной после речи президента, а потом двигатель не завелся.

С учетом того, как нынче работал двигатель «санлайнера», это объяснение представлялось правдоподобным.

— Твоя внезапная озабоченность правилами приличия означает, что ты перестала тревожиться об атомном Армагеддоне?

— Не знаю. Знаю только, что не хочу оставаться одна. Я готова заняться с тобой любовью, если смогу этим удержать тебя, но не думаю, что мы получим удовольствие. У меня ужасно болит голова.

— Ты не должна заниматься со мной любовью, милая. У нас же не деловые отношения.

— Я не говорю…

— Ш-ш-ш. Я принесу тебе аспирин.

— И загляни на аптечный шкафчик, хорошо? Иногда я оставляю там пачку сигарет.

Пачка нашлась, но к тому времени, когда Сейди сделала три затяжки — сигарету раскурил ей я, — ее глаза осоловели и она задремала. Я взял сигарету из ее пальцев и затушил о нижнюю часть склона Раковой горы. Потом обнял Сейди и лег рядом с ней. Так мы и заснули.

10

Проснувшись при первых лучах зари, я обнаружил, что ширинка брюк расстегнута и умелая рука исследует содержимое трусов. Повернулся к Сейди. Она спокойно смотрела на меня.

— Мир пока на месте. Мы тоже. Приступай к делу. Только нежно. Голова все еще болит.

Я выполнил ее просьбу и постарался растянуть удовольствие. Мы оба старались растянуть удовольствие. В конце она вскинула ноги, и ее ногти вонзились в мои лопатки. Это означало: О дорогой, о Господи, о милый.

— Кем угодно, — шептала она, и от ее дыхания я содрогался, кончая. — Ты можешь быть кем угодно, делать что угодно, только скажи, что ты останешься. И что все еще любишь меня.