11/22/63

— Сколько?

— Он ваш за двенадцать долларов.

На два доллара больше, чем в Дерри, но и прошло четыре с половиной года. С поправкой на инфляцию цена показалась мне разумной. Я согласился, с условием, что он добавит коробку патронов.

Увидев, что я укладываю револьвер и патроны в портфель, который по этому случаю принес с собой, продавец спросил:

— А почему бы вам не купить кобуру, сынок? Судя по выговору, вы нездешний и, вероятно, не знаете, что в Техасе можно ходить с оружием. Никакого разрешения не требуется, если вы не совершали уголовных преступлений. Вы же не совершали уголовных преступлений?

— Нет, но я сомневаюсь, что меня могут ограбить ясным днем.

Продавец мрачно улыбнулся.

— На Гринвилл-авеню всякое может случиться. Несколько лет назад человек вышиб себе мозги в паре кварталов отсюда.

— Неужели?

— Да, сэр, около бара «Роза пустыни». Из-за женщины, разумеется. Можете себе такое представить?

— Пожалуй, — ответил я. — Хотя иногда стреляются и из-за политики.

— Не-а, если копнуть глубже, причина всегда одна: женщина, сынок.

Место для парковки я нашел лишь в четырех кварталах от ломбарда, и чтобы вернуться к моему новому (для меня) автомобилю, мне пришлось пройти мимо «Честного платежа», где я осенью 1960-го сделал ставку на «Питсбургских пиратов». Заплативший мне тысячу двести долларов букмекер стоял перед конторой и курил. Все в том же зеленом солнцезащитном козырьке. Он пробежался по мне взглядом, вроде бы безо всякого интереса.

2

Револьвер я купил в пятницу во второй половине дня и с Гринвилл-авеню прямиком поехал в Кайлин, где встретился с Сейди в «Кэндлвуд бунгалос». Ночь мы провели вместе, той зимой это вошло у нас в привычку. На следующий день она уехала в Джоди, а в воскресенье я присоединился к ней на службе. После проповеди, когда все пожимали друг другу руки со словами: «Да пребудет с вами мир», — мысли мои, и без того неспокойные, вернулись к револьверу, который теперь лежал в багажнике моего автомобиля.

В воскресенье за обедом Сейди спросила:

— Сколько еще ждать? Когда ты сделаешь то, что должен?

— Если все пойдет, как я рассчитываю, где-то через месяц.

— А если не пойдет?

Я прошелся пальцами по волосам и направился к окну.

— Тогда не знаю. Есть еще вопросы?

— Да, — спокойно ответила она. — На десерт у нас вишневый коблер. Тебе со взбитыми сливками?

— Да. Я люблю тебя, милая.

— Это хорошо. — Она поднялась, чтобы принести пирог. — Потому что у меня здесь положение сложное.

Я остался у окна. Мимо медленно проехала машина — стара, но хороша, как сказали бы диджеи на Кей-эл-ай-эф, — и я вновь услышал колокольчик гармонии. Правда, теперь я слышал его постоянно, так что иной раз он ничего не значил. В памяти всплыл один из слоганов АА, который я узнал от Кристи: Ложная видимость кажется реальностью.

Хотя тут возникла четкая ассоциация. Мимо проехал бело-красный «плимут-фьюри». Такой же автомобиль я видел на стоянке у фабрики Ворамбо, неподалеку от сушильного сарая, рядом с которым «кроличья нора» выводила в 1958 год. Я помню, как потрогал багажник, чтобы убедиться, что автомобиль настоящий. Номерные знаки были из Арканзаса, а не из Мэна, но все же… этот колокольчик. Этот колокольчик гармонии. Иногда возникало ощущение: пойми я, что означает этот звон, понял бы все. Глупо, конечно, но…

Желтая Карточка знал, подумал я. Он понял, и это его убило.

Последнее свидетельство гармонизации включило левый поворотник, повернуло, предварительно остановившись под знаком «Стоп», и скрылось, взяв курс на Главную улицу.

— Десерт на столе, — раздался за моей спиной голос, и я подпрыгнул.

Память подсунула еще один слоган АА: Бросай все и беги.

3

Вернувшись в тот вечер на Нили-стрит, я надел наушники и прослушал последнюю запись. Ожидал, что услышу только русский, но на этот раз часть разговора шла на английском под аккомпанемент всплесков воды:

Марина (говорит на русском).

Ли. Не могу, мама, я в ванне с Джун. (Плеск воды и смех, Ли и ребенка.) Мама, у нас вода на полу. Джун плещется! Плохая девочка!

Марина. Вытирай сам. Я занятая. Занятая! (Но она смеется.)

Ли. Я не могу. Ты хочешь, чтобы девочка… (Далее на русском.)

Марина (говорит на русском, сердится и смеется одновременно).

Снова всплески. Марина напевает мелодию какой-то песенки, часто транслируемой Кей-эл-ай-эф. Звучит неплохо.

Ли. Мама, принеси наши игрушки.

Марина. Da, da, без игрушек вам никак нельзя.

Всплески становятся громче. Вероятно, дверь в ванную широко открыта.

Марина (говорит на русском).

Ли (капризным голосом маленького мальчика). Ты забыла наш резиновый мячик.

Сильный всплеск, радостные крики малышки.

Марина. Вот, все игрушки для прынца и прынцессы.

Все трое смеются — у меня мурашки по коже.

Ли. Мама, принеси нам (русское слово). У нас вода в ухе.

Марина (смеясь). Господи, и что теперь?

Я долго лежал без сна, думая о семье наверху. Наконец-то счастливы, и почему нет? Дом 214 по Западной Нили-стрит — не бог весть что, но все-таки ступенька наверх. Может, они даже спали в одной кровати, и Джун чувствовала себя счастливой, а не испуганной до смерти.

И в этой кровати уже появился четвертый. Тот, кто рос в животе Марины.

4

События начали набирать ход, как и в Дерри, только теперь стрела времени летела к десятому апреля, а не к Хэллоуину. Записи Эла, которые позволили мне пройти столь долгий путь, тут ничем помочь не могли. В части подготовки покушения на жизнь Уокера они сосредоточивались исключительно на действиях и передвижениях Ли, тогда как их жизнь этим не ограничивалась. Особенно жизнь Марины.

Во-первых, у нее наконец-то появилась подруга. Не папик, кем хотелось стать Джорджу Бауху, а настоящая подруга, женщина. Ее звали Рут Пейн, из квакеров. Русскоговорящая, лаконично отметил Эл, хотя в более ранних записях предпочитал многословие. Встретились на вечеринке (??).2.63. Марина разъехалась с Ли и жила в доме Пейн, когда был убит Кеннеди. И потом, словно довесок, о котором вспомнили в последнюю минуту: Ли прятал «М-К» в гараже Пейнов в одеяле.