12 великих античных философов

Всё, очевидно, у нас в самой жизни находится здешней.

980 Тантала нет, что боится висящего в воздухе камня,

Как говорят, цепенея, несчастный, от страха пустого;

В жизни скорее гнетёт напрасный страх пред богами

Смертных, и каждый судьбы и случайностей рока трепещет.

И не когтят в Ахеронте лежащего Тития [483] птицы,

Да и не могут они несомненно в груди его мощной

Вечно себе находить предмет для терзаний бессменных,

Как ни громадны его распростёртого тела размеры;

Хоть бы распластан он был не на девять югеров только,

А занимали бы всю поверхность земли его члены,

990 Всё-таки он бы не смог ни мучений вытерпеть вечных,

Ни доставлять непрерывно им пищи собственным телом.

Титий у нас – это тот, кто лежит, поражённый любовью;

Птицы терзают его – то мучительно гложет тревога,

Или же рвут на куски иные заботы и страсти.

Также у нас и Сизиф [484] пред глазами находится в жизни:

Кто от народа секир жестоких и ликторских связок

Жадно ждёт, но всегда поражённый и мрачный уходит;

Ибо стремиться ко власти, что тщетно всегда и ничтожно,

Тягостный труд вынося при этом ещё постоянно,

1000 Это всё тоже, что в гору толкать с напряжённым усильем

Камень, который, уже достигнув самой вершины,

Всё-таки катится вниз и опять на равнину несётся.

Далее, вечно питать ненасытную духа природу,

Не в состояньи её удовольствовать благами теми,

Что доставляют для нас времён годовых перемены,

В круговороте своём принося и плоды и утехи

Всякие (мы ж никогда не довольны жизни дарами), —

Это, по-моему, то же, что нам говорят о цветущих

Девах [485] , которые воду в пробитый сосуд наливают,

1010 Он же никак до краев наполниться влагой не может.

Что же до Кербера [486] , Фурий, а также лишённого света

Тартара, что изрыгает из пасти ужасное пламя, —

Этого нет нигде, да и быть безусловно не может.

Страх наказаний зато существует при жизни за наши

Злые дела по заслугам и кара за нашу преступность:

Тюрьмы, свержение вниз со скалы жестокое, плети,

Факелы, пытки, смола, палачи, раскалённые прутья.

Ежели даже их нет налицо, то сознанье проступков

Всё-таки мучит людей и стрекалами жалит боязни;

1020 Нет у них и надежд, что конец этим бедам наступит

Иль хоть какой-то предел наказаниям будет положен:

Ждут и боятся они ухудшения их после смерти.

Так и становится жизнь у глупцов, наконец, Ахеронтом.

[487]

Вот что ещё ты себе говори иногда в назиданье:

«Собственных света очей даже Анк [488] достославный лишился,

Ну, а насколько же был он лучше тебя, нечестивца;

Много затем и других, и царей и владык многомощных,

Целыми правивших властно народами, тоже погибло;

Даже и тот, кто когда-то по волнам великого моря

1030 Путь проложил [489] и открыл легионам дорогу по глуби,

Кто научил их пешком проходить по солёным пространствам,

Дерзко скакал на конях по пучинам рокочущим понта,

Света лишился и дух из смертного выпустил тела.

И Сципион, эта молния войн и гроза Карфагена [490] ,

Отдал кости земле, как самый последний прислужник.

Вспомни создателей ты и наук и художеств изящных,

Вспомни сопутников Муз геликонских, Гомера, который

Скиптром один овладел, но почил, как и прочие люди,

И, наконец, Демокрит, когда уже зрелая старость

1040 Предупредила его о слабеющей силе рассудка [491] ,

Сам добровольно понёс свою голову смерти навстречу.

Сам Эпикур [492] отошёл по свершении поприща жизни,

Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивший

Всех, как и звёзды, всходя, затмевает эфирное солнце.

Что ж сомневаешься тут и на смерть негодуешь свою ты,

Чья и живого вся жизнь и зрячего смерти подобна,

Раз ты проводишь во сне её большую долю бесцельно,

Если, и бодрствуя, ты храпишь и живешь в сновиденьях,

Ужасом вздорным всегда возмущая свой ум беспокойный,

1050 Часто не в силах понять, что тебя угнетает, когда ты,

Жалкий, страдаешь, бедняк, опьянённый заботами вечно

И в помраченьи ума волнуешься ты понапрасну?»

Если бы люди могли настолько же, как они, видно,

Чувствуют бремя, их дух давящее гнётом тяжёлым,

Также сознать и причины его, и откуда такая,

Камнем гнетущая грудь, появилась страданий громада,

Жизни бы так не вели, как обычно ведут её нынче,

Не сознавая, чего они сами хотят, постоянно

К мест перемене стремясь, чтоб избавиться этим от гнёта.

1060 Часто палаты свои покидает, кому опостылел

Собственный дом, но туда возвращается снова внезапно,

Не находя вне его никакого себе облегченья;

Вот он своих рысаков [493] сломя голову гонит в именье,

Точно спешит на пожар для спасенья горящего дома,

Но начинает зевать, и порога ещё не коснувшись;

Иль погружается в сон тяжёлый, забыться желая,

Или же в город спешит поскорее опять возвратиться.

Так-то вот каждый бежит от себя и, понятно, не может

Прочь убежать; поневоле с собой остаётся в досаде,

1070 Ибо причины своей болезни недужный не знает.

А понимай он её, он бы, всё остальное оставив,

Прежде всего природу вещей постарался постигнуть.

Дело ведь здесь не идёт о каком-нибудь часе едином,

А состояньи, в каком неизбежно все смертные люди

Должны по смерти своей во веки веков оставаться.

Что ж, наконец, за несчастная страсть и привязанность к жизни