1356

– Звучит справедливо - ты остаешься, я уезжаю, а потом я тебя убью.

– Да, - ответил Робби.

Он был свободен.

Отец Левонн, к своему изумлению, обнаружил пару сапог в сундуке, что стоял в маленькой комнате наверху.

– Фермер сбежал, - сказал он, наблюдая, как Роланд пытается натянуть сапоги, но мы можем оставить ему денег. Подошли?

– Подошли, - отозвался Роланд, - но мы не можем их украсть.

– Оставим столько денег, сколько они стоят, - предложил отец Левонн.
– Поверь, это французский фермер, он предпочтет золото вместо сапог.

– У меня нет денег, сказал Роланд, - точнее, мои деньги остались в замке.

– Томас заплатит, - ответил отец Левонн.

– Правда?

– Конечно. Он всегда платит.

– Всегда?
– поразился Роланд.

– Бастард, - терпеливо объяснил отец Левонн, - живет в английской Гаскони. Ему нужно зерно, сыр, мясо и рыба, чтобы прокормиться, ему нужно сено и вино, и если он будет все это красть, то крестьяне не будут его любить.

Они выдадут его Берату или Лабруйяду, или любому другому лорду, который рад будет прибить его череп к своему дому, так что Томас должен быть уверен, что они признательны ему. Он платит. Большинство лордов не платит, так кто, как ты думаешь, более популярен?

– Но..., - начал Роланд, а потом запнулся.

– Но?

– Бастард, - произнес Роланд озадаченно, - эллекен?

– А, так ты думаешь, что они - порождение дьявола?
– рассмеялся отец Левонн.
– Томас христианин и даже, смею сказать, добрый христианин. Он сам в этом не уверен, но действительно старается.

– Но он отлучен от церкви, - напомнил Роланд.

– За то, что ты сам сделал - за спасение жизни Женевьевы. Может, тебя отлучат следующим?
– отец Левонн увидел ужас в глазах Роланда и попытался успокоить его.

– Есть две церкви, сир, - сказал он, - и я сомневаюсь, что Господь обращает какое-нибудь внимание на то, что кто-то отлучен от одной из них.

– Две? Есть только одна церковь, - заявил Роланд. Он уставился на священника, как будто тот и сам был еретиком.
– Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam, - сухо произнес он.

– Еще один солдат, говорящий на латыни! Ты и Томас! И я тоже верую в единую святую католическую апостольскую церковь, сын мой, но эта церковь двулика, как Янус. Одна церковь, два лица. Ты служил отцу Маршану?

– Да, - промолвил Роланд с некоторым смущением.

– А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Кардиналу Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно и папскому легату при дворе короля Франции. Что ты знаешь о Бессьере?

– Он кардинал, - сказал Роланд, явно не зная ничего больше.

– Его отец торговал салом в Лимузене, - объяснил отец Левонн, - а юный Луи был смышленым мальчиком, и у его отца было достаточно денег, чтобы дать сыну образование, но какая участь ждет в этом мире сына торговца салом?

Он не может стать лордом, не родившись, как ты, обладая привилегиями и титулом, но всегда остается церковь. Человек может пойти очень далеко в нашей святой католичекой апостольской церкви.

Не важно, что ты родился в канаве, если у тебя есть неплохие мозги, и сын торговца салом может стать церковным иерархом, так что церковь притягивает всех этих смышленых мальчишек, а некоторые из них, как Луи Бессьер, еще и амбициозны, жестоки, жадны и беспощадны.

Итак, одно лицо церкви, сир, это наш нынешний Папа. Хороший человек, немного унылый, немного слишком приверженный канонам, но человек, который пытается вести себя так, как бы вел себя Христос в этом порочном мире. А второе лицо - это Луи Бессьер, злой человек, который больше всего на свете желает стать Папой.

– Потому он и ищет Злобу, - тихо промолвил Роланд.

– Конечно.

– И я сказал отцу Маршану, где найти ее!
– продолжал Роланд.

– Да?

– Или где он может ее найти. Я не уверен. Ее может там и не быть.

– Думаю, тебе следует поговорить с Томасом, - мягко предложил отец Левонн.

– Ты сам можешь сказать ему, - сказал Роланд.

– Я? Почему я?

Роланд пожал плечами.

– Я должен ехать, отец.

– Куда?

– Король призвал всех вассалов к оружию. Я должен подчиниться.

Отец Левонн нахмурился.

– Ты присоединишься к армии короля Франции?

– Конечно.

– И сколько у тебя там врагов? Лабруйяд? Маршан? Кардинал?

– Я могу объяснить всё отцу Маршану, - задумчиво произнес Роланд.

– Ты думаешь, он склонен прислушиваться к объяснениям?

– Я дал клятву, - сказал Роланд.

– Так забери ее обратно!

Роланд покачал головой.

– Не могу, - он заметил, что священник уже был готов прервать его, поэтому поспешил закончить.
– Я знаю, что жизнь не делится на белое и черное, отец, и, возможно, Бессьер - зло, и знаю, что Лабруйяд - подлое существо, но чем лучше его жена? Она совершила прелюбодеяние! Она блудница!

– Половина христиан виновна в этом грехе, а большинство из второй половины тоже желает согрешить.

– Если я останусь здесь, - произнес Роланд, - то тем самым закрою глаза на ее грех.

– Боже правый, - поразился отец Левонн.

– Так плохо желать чистоты?
– спросил Роланд почти умоляюще.

– Нет, сын мой, но в этом нет смысла. Ты допускаешь, что можешь давать клятвы порочным людям, но не можешь их нарушить. Где же здесь чистота?

– Тогда, может быть, я нарушу клятвы, - допустил Роланд, - если моя совесть подскажет мне это, но зачем нарушать клятву ради того, чтобы поддержать человека, который сражается против моей страны и укрывает блудницу?

– Я думал, ты гасконец. Англичане правят Гасконью, и никто не оспаривает их права.

– Кроме некоторых гасконцев, - заметил Роланд, - и если я буду драться, то лишь за то, что считаю правильным.

Отец Левонн пожал плечами.

– Ты можешь сделать лишь это, - согласился он, - но по крайней мере, ты можешь попрощаться с Томасом, - он выглянул из окна и увидел, что горизонт стал светлеть.
– Иди, он ждет, чтобы поблагодарить тебя.

Он отвел Роланд вниз, на большую кухню. там находилась Женевьева с повязкой на левом глазу, а Хью спал в углу. Томас сидел рядом с женой, обняв ее рукой за плечи.

– Отец, - поприветствовал он Левонна.

– Сир Роланд собирается уезжать, - сказал отец Левонн, - я пытался убедить его остаться, но он настаивает, что должен отправиться к королю Иоанну, - он обернулся и жестом предложил Роланду высказать всё, что тот желает, но Роланд молчал.

Он зачарованно смотрел на третьего человека, сидящего за столом. Казалось, он неспособен открыть рот или двинуться с места.

Он просто глядел, и в его голове пробегали все поэтические строки, что пели трубадуры в материнском замке, о губах, что как смятые лепестки роз, о щеках, белых, как крыло голубки, о глазах, что могли осветить темные небеса, о волосах цвета воронова крыла.