1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
Примерно в десять часов французы снова захватили все три флеши, но Багратион сплотил солдат на одно последнее усилие и вновь повел их в бой. Контратака увенчалась успехом, но в момент триумфа Багратион был ранен в ногу. Он попытался продолжить руководить действиями солдат так, будто ничего не случилось, однако лишился сил из-за раздробленных костей и через секунду-другую сполз с коня. Генерал хотел оставаться на поле, но его вынесли оттуда, невзирая ни на какие протесты. Адъютант Барклая Левенштерн заметил его и приблизился к раненому. «Передайте генералу, что судьба армии и спасение ее в его руках, – произнес Багратион, пускай с опозданием, пускай вынужденно, отдавая все же дань уважения компетентности Барклая. – Пока все идет, как должно, но пусть же он присмотрит за моей армией, и да поможет нам Бог» {441} .
441
Muravev, 194: Josselson, 141.
Среди русских солдат быстро распространилась весть о гибели любимого командира. Хотя Коновницын попытался удержать их, они не выстояли перед следующим приступом французов, и те на сей раз очистили от противника флеши и отбросили его через овраг с протекавшим по его дну Семеновским ручьем до развалин села Семеновское, домишки которого рушились под снарядами французской артиллерии «точно в театральной постановке». [111] . «Нет слов для описания горького отчаяния, с коим наши солдаты бросались в драку, – рассказывал капитан Любенков. – То был бой между свирепыми тиграми, а не людьми, и поскольку обе стороны исполнились решимости
111
Ранее автор утверждал, что Семеновское разрушили сами русские, и это правда, поскольку все его избы, кроме одной, были действительно разобраны еще до сражения (от них остались одни фундаменты). – Прим. ред.
442
Kutuzov, Dokumenty, 373; Lubenkov, 49–50.
Семеновское перешло в руки французов [112] . Ней и Мюрат, заглядывавшие в тыл всей русской армии через пробитую ими брешь, уже предвкушали победу, но не могли устремиться вперед и сорвать заслуженный плод успеха с находившимися в их распоряжении сильно потрепанными частями. Они отправляли Наполеону срочные запросы о присылке подкреплений {443} .
Но Наполеон молчал. Хотя с занимаемого им места открывался отличный вид на все поле боя, разобрать, что же действительно происходит там, представлялось делом затруднительным. Однако, против обыкновения, великий полководец не вскочил в седло и не поскакал посмотреть поближе. Большую часть времени он сидел неподвижно, не демонстрируя почти никаких эмоций, только слушал запальчивые рапорты офицеров, пока те, даже не спешиваясь, докладывали о состоянии дел на переднем крае. Император, ни говоря ни слова, давал им знак удалиться, а потом опять принимался рассматривать поле боя через подзорную трубу. В десять часов он выпил стакан пунша, но с раздражением отверг все попытки предложить ему еду. Он казался очень сильно поглощенным чем-то, но за сосредоточенной работой его мысли не следовали никакие результаты.
112
его захватила свежая 2-я пехотная дивизия генерала графа Л. Фриана из корпуса Даву, которая ранее находилась в резерве и не принимала участия в борьбе за флеши. – Прим. ред.
443
Lejeune, Souvenirs, II/345.
«Прежде его таланты на поле боя демонстрировали величайшее сияние. Там он казался истинным хозяином судьбы», – писал Жорж де Шамбре, который никак не узнавал в усталом больном человеке, виденном им в тот день, бога войны, скакавшего на полях столь многих сражений, чтобы уловить верный момент и безошибочно найти слабое место у противника, в каковое и наносил решительный и сокрушительный удар.
Как утверждают многие из очевидцев, Наполеон не походил на себя обычного в тот день. «Мы не имели удовольствия лицезреть его отправлявшимся, как в старые времена, накалить своим присутствием те точки, где слишком яростное сопротивление затягивало битву, и достигавшим успеха там, – записал в дневнике в тот вечер полковник Лежён. – Мы удивлялись, куда же подевался тот деятельный человек, который сражался при Маренго, Аустерлице, и т. д. Мы не знали, что Наполеон был болен, и стесненное состояние мешало ему принять активное участие в величайших событиях, развертывавшихся перед ним исключительно ради его славы». Солдаты со всей Европы и половины Азии сражались перед его взором, кровь 80 000 французских и русских воинов лилась в смертельном поединке, которому предстояло укрепить или уничтожить его власть, а он просто сидел и спокойно смотрел на происходящее. Такие мысли одолевали Лежёна. «Мы не чувствовали себя удовлетворенными и судили строго» {444} .
444
Chambray, II/77, 248; Lejeune, M'emoires, II/217; также: Baudus, II/84; Сегюр (S'egur, IV/382) отмечал, что Наполеон демонстрировал «un calme lourd, une douceur molle, sans activit'e» [тяжкое спокойствие, сладкую расслабленность и не проявлял активности]; Pion des Loches, 290.
Как жаловался Даву одному штабному офицеру, в битве отсутствовало единое высшее управление действиями войск. В то время как Нея и Даву поглощало сражение за флеши, Наполеон развернул другие атаки против русского центра и батареи Раевского. Первый штурм силами двух пехотных дивизий Евгения противник отразил, но второму, предпринятому дивизией Морана, сопутствовал больший успех. [113] . Атака стала свидетельством высокого военного мастерства французов.
Капитан Франсуа из 30-го линейного полка вел свою роту прямо на редут под залпы русских пушек, косивших ряды атакующих. «Ничто не могло остановить нас, – вспоминал офицер. – Мы перескакивали через ядра, катившиеся по траве. Целые вереницы солдат – по полвзвода – падали наземь, оставляя огромные бреши в строю. Генерал Бонами, находившийся впереди 30-го [114] , заставил нас остановиться под градом картечи, чтобы сплотить наши ряды, и мы пошли вперед «шагом атаки» [115] . Строй русских солдат попытался остановить нас, но мы дали залп всем полком с тридцати шагов, и переступили через них. Затем мы бросились на редут и взобрались на него через амбразуры. Сам я влез через бойницу как раз после выстрела пушки. Русские канониры попробовали отбросить нас, действуя банниками и гандшпугами. Мы бились с ними в рукопашной, и они показали себя грозными противниками» {445} .
113
Здесь автор снова повторяет старую версию хронологии Бородинского сражения, созданную русскими военными историками еще в первой четверти девятнадцатого века. В действительности они выдавали за первую атаку батареи Раевского простое продвижение дивизии Бруссье от мостов через Колочу в сторону батареи Раевского, остановленное артиллерийским огнем с центрального укрепления. Это нельзя назвать даже попыткой штурма, и на самом деле первой атакой на батарею Раевского стала та, которую в 9 часов утра предприняли пять батальонов 30-го линейного полка из 1-й пехотной дивизии генерала графа Ш.-А.-Л.-А. Морана. – Прим. ред.
114
бригадный генерал Ж.-Б.-Л.-Ж. Бонами возглавлял в дивизии Морана 3-ю бригаду, которую составлял один 30-й линейный полк под командой полковника барона Ш.-Ж. Бюке. – Прим. ред.
115
имеется в виду pas de charge — шаг в ускоренном темпе, применяемый французской пехотой при атаках. – Прим. ред.
445
Francois, II/791.
Раевский, раненый в ногу из-за несчастного случая несколько дней назад [116] , смог еще уйти, ковыляя в пороховой мгле, но оставшиеся защитники редута, включая генерала Кутайсова, способного и любимого в войсках командующего всей русской артиллерией, были перебиты [117] . Французская пехота валом выплеснулась в ареал в тылу за редутом. Как указывал сам Раевский, если бы Морану своевременно оказали поддержку, русскому центру настал бы конец, и к десяти утра битва закончилась {446} . В том, что ничего подобного не произошло, не
было ровным счетом никакой заслуги русского главнокомандующего.116
он поранился о штык солдатского ружья, лежавшего в телеге. – Прим. ред.
117
на самом деле генерал-майор артиллерии граф А. И. Кутайсов погиб в ходе контратаки, организованной русскими, чтобы отбить батарею Раевского. – Прим. ред.
446
Beskrovny, Borodino, 380; Griois, 40.
Уже в семь часов Кутузов осознал необходимость укрепления левого крыла и начал поступательный процесс переброски частей из резерва и со стоявшего без дела правого фланга на южный участок. Две дивизии под началом Багговута отправились на усиление Тучкову, каковой с войсками один стоял между Понятовским и русским тылом. Багговут принял командование от смертельно раненого Тучкова и стабилизировал обстановку, заставил Понятовского намного податься назад. Ряд частей в качестве подкреплений отправлялись латать дыры в обороне Багратиона по мере того, как французы выбивали с флешей все больше неприятельских формирований.
Ни одно их этих действий не являлось частью связанной стратегии – Кутузов попросту реагировал на призывы о помощи и тревожные рапорты с мест. Какой-то штабной офицер мчался в ставку от командира части или соединения с просьбой или предложением, а Кутузов махал ему рукой в знак одобрения и говорил: «C'est bon, faitesle!» («Хорошо, так и сделайте!»). Иногда он поворачивался к Толю и интересовался его мнением, добавляя: «Карл, что скажешь, то и сделаю». Согласно Клаузевицу, лично старый генерал никак не влиял на происходящее. «Он казался лишенным внутренней активности, какого бы то ни было ясного видения происходящего вокруг, живости восприятия или независимости действия», – писал этот офицер. Кутузову как-то и не пришло в голову, что, коль скоро Кутайсова убили, кого-то надо назначить начальствовать над артиллерией, и, в итоге, резервный парк простоял без дела весь день, а превосходство в данном роде войск русскими оказалось неиспользованным {447} .
447
Toll, II/81–2; Clausewitz, 141; W"urttemberg, 15–16.
Услышав о ранении Багратиона, Кутузов послал к флешам принца Александра Вюртембергского. Тот попытался стабилизировать обстановку вокруг Семеновского за счет отвода войск на небольшое расстояние, но Кутузов не желал принять этого и осыпал принца оскорблениями. Когда же Дохтуров, которого главнокомандующий отправил принимать дела на данном участке, попросил подкреплений, в просьбе поначалу отказали, удовлетворив ее, однако, позднее. На каком-то этапе Кутузов взгромоздился на белого коня и поехал посмотреть на происходящее, но скоро вернулся в Горки. Позднее он, похоже, расположился еще глубже в тылу, где, если верить одному штабному офицеру, отдал должное отличным яствам на пикнике, окруженный свитой из элегантных офицеров, выходцев из лучших семей. К счастью для него, Беннигсен и Толь не переставали ездить на поле боя, к тому же ряд подчиненных Кутузова продемонстрировали примечательную инициативность. В то же самое время все поступали по своему разумению, и никто никому не доверял. Когда Багратион послал офицера с приказом к Коновницыну, последний принудительно задержал посыльного, опасаясь какого-то подвоха со стороны Багратиона {448} . Строго говоря, в тот острейший день репутацию Кутузова сберег стоицизм русского солдата, который сражался и умирал – зачастую бессмысленно – там, где было приказано.
448
Kutuzov, Dokumenty, 372–3; Wolzogen, 145; Maevskii, 138.
Когда французы заняли батарею Раевского, положение спасли несколько счастливых случайностей. Барклай уехал в Горки, но его старший адъютант майор Левенштерн тут же разобрался в обстановке, он поскакал в расположение ближайшего батальона пехоты и бросил его в контратаку. В то же самое время Ермолов, который как раз направлялся с подкреплениями в южный сектор, тоже заметил опасность и по собственной инициативе развернул находившиеся с ним войска против французов на редуте [118] . Генерал Бонами со своим 30-м полком очутился перед лицом вражеского контрнаступления с двух сторон, в то время как начали подтягиваться и другие русские солдаты, удерживавшие рубеж по обеим сторонам от бреши. Французская пехота отступила на редут и использовала против врага немногие имевшиеся у нее пушки, но без поддержки продержаться долго не могла [119] . Русские прорвались и захватили Бонами в плен. Лишь одиннадцать офицеров и 257 солдат других званий из 30-го линейного полка, насчитывавшего тем утром 4100 чел. [120] , сумели, скатившись с холма, найти убежище у своих {449} .
118
по показанию Левенштерна, он лично повел в контратаку один из батальонов Томского пехотного полка, тогда как с Ермоловым контратаковал 3-й батальон Уфимского пехотного полка (оба батальона принадлежали к 24-й пехотной дивизии 6-го корпуса Дохтурова); кроме того, в контратаке участвовали 6 батальонов егерей (18-й, 19-й и 40-й егерские полки), а также 8 батальонов «тяжелой пехоты» из состава 12-й и 26-й пехотных дивизий 7-го корпуса Раевского. – Прим. ред.
119
из десяти оставшихся батальонов дивизии Морана на помощь 30-му линейному полку пришел только один батальон 13-го легкого полка; возможно, если бы дивизионный генерал Моран не выбыл из строя в самом начале атаки (около 9 часов утра он получил ранение осколком гранаты в нижнюю челюсть), то 30-й полк получил бы более мощную поддержку. – Прим. ред.
120
в действительности такую численность 30-й полк имел перед началом Русского похода; на 23 августа 1812 г. он имел в строю 3078 чел., а к 7 сентября эта цифра должна была еще уменьшиться. – Прим. ред.
449
Francois, II/792, 794.
Вскоре после того, как несчастного Бонами, ослабленного пятнадцатью ранами, доставили к Кутузову, к главнокомандующему явился Толь с просьбой от генерала Платова. Платов с его 5500 казаками и Уваров с 2500 чел. регулярной кавалерии, без дела стоявшие на правом фланге, предложили перейти Колочу и осуществить рейд в тыл французам. Кутузов, как будто бы даже не обдумав замысел, дал согласие на воплощение его в жизнь, и скоро восемь тысяч всадников с их тридцать шестью пушками вброд форсировали Колочу. Они, как легко себе представить, посеяли путаницу и неразбериху в тылу корпуса принца Евгения, привели в панику и обратили в бегство дивизию Дельзона. [121] . Но скоро, когда французская пехота построилась в каре и дала несколько залпов вместе с артиллерийской картечью в направлении русских, натиск был остановлен. Казаки дружно откатились, в то время как регулярная кавалерия бежала в беспорядке, преследуемая французскими драгунами. Платов и Уваров не сподобились теплого приема у Кутузов по возвращении. Как указывали несколько русских офицеров, рейд был начисто лишен тактического смысла, ибо и не мог принести ничего, кроме серьезных потерь открывшейся перед неприятелем кавалерии {450} . Однако он возымел некоторые неожиданные последствия.
121
В действительности казакам Платова и кавалеристам Уварова удалось опрокинуть лишь часть легкой кавалерии 4-го армейского корпуса, в то время как все полки 13-й пехотной дивизии Дельзона встретили нападение русской конницы с полным спокойствием – каких-либо случаев паники или бегства с их стороны отмечено не было. – Прим. ред.
450
Bennigsen, Zapiski, сент. 1909, 498.