1812. Фатальный марш на Москву

Хотя русская боевая линия тем вечером отодвинулась от занимаемой утром позиции примерно на два километра, французы не пошли за противником, а с наступлением ночи казаки по одному или группами принялись обшаривать поле боя в поисках добычи (один отряд сподобился убить двух русских офицеров, беседовавших между собой на французском). Французы не выслали вперед дозоры и не стали укреплять фронт, поскольку, победив и отбросив русских, не испытывали нужды в этом. Они просто встали лагерем там, где находились. По вполне понятным причинам, никто не захотел ночевать в покойницкой редута Раевского, что позволило небольшому отряду русских солдат на короткое время «отбить» позицию у врага {470} . [126] .

470

Muravev, 196.

126

Эта история с ночным «отбитием» батареи Раевского не подтверждается другими источниками и, скорее всего, вымышлена; по свидетельству Генриха Брандта, это укрепление и окружающая его местность всю ночь оставались под охраной пехотинцев Висленского легиона. – Прим. ред.

Всегда осознававший силу пропаганды, Кутузов уверенно заявил об одержанной победе. Когда полковник Людвиг фон Вольцоген, один из штабных офицеров Барклая, представил рапорт об обстановке на фронте на момент прекращения боевых действий, из которого становилось ясным, что русские понесли тяжелейшие потери и вынужденно оставили позиции, Кутузов накинулся на него. «С чего вам взбрела в ум сия чушь? – брызгая слюной, кричал он. – Вы, поди, весь день напролет напивались с одной из тех сук маркитанток! Я лучше вас знаю, как прошло сражение! Неприятельские атаки были отражены на всех направлениях, а завтра я поведу войска, и мы погоним врага прочь со священной русской земли» {471} .

471

Wolzogen, 145–6.

Главнокомандующий распорядился о приготовлениях к генеральному наступлению следующим утром. «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем», – написал он Барклаю. Известие о предстоящем продолжении битвы солдаты восприняли с радостью, и войско отправилось отдыхать с мыслью быть наутро в готовности к бою {472} .

472

Beskrovny, Borodino, 95; Kutuzov, Dokumenty, 376; 191; Beskrovny, Borodino, 96.

А тем временем полковник Толь и корнет лейб-гвардии Конного полка князь Александр Борисович Голицын, ординарец Кутузова, провели инспекционный тур по войскам. Вернувшись, они уведомили главнокомандующего, что для боевых действий завтра утром удастся собрать не более 45 000 чел. «Кутузов все знал и без того, но ждал рапорта и, едва выслушав его, дал приказ отступать», – рассказывал Голицын, не сомневавшийся, что тот и не собирался продолжать мериться силами с Наполеоном на следующий день, а разводил красные речи только «по политическим мотивам» {473} .

473

Voenskii, Sviashchennoi Pamiati, 137.

Очень и очень вероятно. С одной стороны, такие заявления помогали представить итог сражения для внешнего мира как победу, чем Кутузов тут же и занялся. Он написал длинное письмо Александру с подробным рассказом о ходе событий на поле боя, подчеркнув храбрость и стойкость русских солдат, не преминул заявить, будто нанес огромные потери французам и не отдал ни пяди российской земли. Но, продолжал он, поскольку позиция под Бородино слишком протяженная для оставшихся в его распоряжении войск, а также по причине его главной заинтересованность не собственно в победах в сражениях, а в уничтожении французской армии, он собирается отойти на шесть верст к Можайску. Сходное по сути письмо Кутузов отправил и Ростопчину, уверив того в собственном намерении дать решительный бой врагу чуть дальше к тылу. Кроме того русский главнокомандующий опубликовал официальную сводку с описанием битвы, где говорилось, будто все французские атаки оказались безуспешными. «Отбитый по всем пунктам, он [неприятель] отступил в начале ночи, и мы остались хозяевами поля боя. В следующий день генерал Платов был послан для его преследования и нагнал его арьергард в 11-и верстах от деревни Бородино». «Я выиграл сражение против Бонапарта», – писал он жене несколько короче {474} .

474

На стороне русских Кутузов, Сен-При (Kharkievich/Харкевич, 1812 г. god v Dnevnikakh, 159) и многие другие подтверждают, что французы отступили. Беннигсен (Bennigsen, Zapiski, сент. 1909, 500) уверенно говорит, что отошли русские, в чем его поддерживает Шишов (Shishov, 268). На стороне французов Бертезен, Лабом и Вентурини (Beskrovny, Polkovodets, 240) дают понять, что вернулись на свои утренние позиции [следует отметить, что генерал Пьер Бертезен не был свидетелем Бородинской битвы, поскольку возглавляемая им пехотная бригада Молодой гвардии тогда еще находилась на марше из Смоленска и догнала армию Наполеона лишь через три дня после сражения; Вентурини, цитируемый Л. Г. Бескровным, это на самом деле вообще не участник Русского похода, а немецкий историк Карл Вентурини, автор четырехтомного труда «Войны за освобождение России и Германии от французского господства при Наполеоне Буонапарте в 1812–1815 годах» (Carl Venturini. «Russlands und Deutschlands Befreiungskriege von der Franzosen-Herrschaft unter Napoleon Buonaparte in den Jahren 1812–1815. T. 1–4. Leipzig und Altenburg, 1816–1819); его не следует путать с реальным ветераном Джузеппе Вентурини, который действительно воевал в России, но служил в 11-м полку легкой пехоты, действовавшем в составе 2-го корпуса Великой армии на петербургском направлении и, следовательно, не сражавшемся при Бородино; записки этого итальянца, впрочем, не были известны советским историкам, вроде Л. Г. Бескровного и П. А. Жилина (они в своих работах использовали, главным образом, русские источники, а из иностранных – только те, что публиковались в русском переводе), – прим. ред.], но Лежён (Lejeune Souvenirs, II/352) не допускает двойного толкования: палатки Наполеона были разбиты внизу, как бы у подножья поля битвы, в то время как Фоссен (Vossen, 472), Кастеллан (Castellane, I/151), Брандт (Brandt, 279) и многие другие уверяют, что встали лагерем на поле боя. Так или иначе, Клаузевиц (Clausewitz, 167–8) категорически утверждает, что русские явно потерпели поражение; см. также Beskrovny, Borodino, 121.

Заявление о намерении продолжить сражение на следующий день могло быть и уловкой, предпринятой для предотвращения крушения. Никто после таких слов не ожидал отступления, а потому части, готовясь драться вновь, держались сосредоточенно. Кроме того, поскольку никто из солдат и офицеров на местах не знал истинного положения дел, такие новости заставляли их предполагать, будто армия в целом находится в лучшем положении, чем на самом деле. Хвастовство и самоуверенность Кутузова, безусловно, возымели определенный эффект, и, как отмечал Клаузевиц, «это фиглярство старого лиса в тот момент было полезнее честности Барклая» {475} . Знай русские об истинных масштабах понесенных ими потерь, они бы, вполне вероятно, пришли бы в самое настоящее отчаяние.

475

Clausewitz, 142. Беннигсен (Bennigsen, M'emoires, III/87) пишет: «В тот вечер мы еще не осознавали, сколь гигантские потери понесли на протяжении дня, потому какое-то время подумывали о захвате нашей центральной батареи ночью и о продолжении битвы утром». Как определенно считал Левенштерн (W. H. L"owenstern, I/278), Кутузов действительно намеревался сражаться на следующий день, так говорит и Ермолов (74). Клаузевиц (Clausewitz, 167–8) соглашается с Голицыным, что Кутузов попросту блефовал.

Битва стала грандиозным побоищем, какие только зафиксированы в истории войн, непревзойденная до первого дня наступления на Сомме в 1916 г. [127] Искать ответа на вопрос почему, долго не приходится. Две огромные армии сосредоточились на очень маленьком ареале. Согласно одному источнику, французская артиллерия сделала 91 000 выстрелов. По другим сведениям, только 60 000, в то время как пехотинцы и кавалерия израсходовали 1 400 000 ружейных патронов, но даже и эти данные показательны: в среднем около ста пушечных и 2300 ружейных выстрелов в минуту {476} .

127

в тот день, 1 июля 1916 г., британские войска, наступавшие на позиции германцев, добились весьма скромного успеха, но потеряли 57470 чел., в том числе 19340 убитыми и умершими, 35493 ранеными, 2152 пропавшими без вести и 585 пленными; урон противостоявших им немецких частей был гораздо меньше (примерно 8000 чел., из них около 2000 пленными). – Прим. ред.

476

Fain, Manuscrit, II/47; Denni'ee, 81.

Русские строили войска глубоко – примерно в сотне шагов за одним эшелоном располагался другой. Данный прием, несомненно, помог им выстоять, поскольку каждый раз, проломив неприятельский фронт, французы оказывались перед новой стеной из солдат, что мешало им осуществить решительный прорыв. Однако вследствие такого построения вся русская армия, даже придерживаемые в резерве части, оказывалась в пределах досягаемости французских орудий на протяжении всего дня. Принц Евгений Вюртембергский, например, отмечал факт потери одной из бригад его 4-й пехотной дивизии 289 чел., или около 10 процентов численности за полчаса, в то время как она стояла в резерве {477} .

477

W"urttemberg, 13.

Без таких же веских причин Наполеон тоже дислоцировал многие резервы и почти всю кавалерию в зоне действительного огня неприятельской артиллерии. Капитан Юбер Био, состоявший адъютантом при генерале Клоде-Пьере Пажоле, тогдашнем командире 2-й легкой кавалерийской дивизии, вспоминал, что в день битвы 11-му конно-егерскому полку довелось часами стоять под обстрелом, и он потерял треть людей и лошадей без участия в каких-нибудь активных действиях. Один полк вюртембергской кавалерии недосчитался двадцати восьми офицеров и 290 чел. других званий из 762, то есть свыше 40 процентов своей численности {478} .

478

Biot, 34; Holzhausen, 115.

Размеры потерь русских войск по разным оценкам военных историков колеблются в пределах от 38 500 до 58 000 чел., но в наше время, опираясь на уточненные данные, ученые остановились на цифре в 45 000. В это число входят двадцать девять генералов, шесть из которых были убиты или смертельно ранены, и среди них Багратион, умерший от раны в бедро, Тучков и Кутайсов [128] . Но если слова Кутузова о том, что у него для сражения на следующий день оставалось только 45 000 чел. верны, понесенный на Бородинском поле урон должен быть много выше. Французские потери составляют 28 000 чел. и включают сорок восемь генералов, одиннадцать из которых нашли там смерть. [129] . Весной 1813 г. российские власти занялись очисткой поля и предали земле 35 478 конских трупов {479} .

128

по более точным данным, 5 и 7 сентября 1812 г. погибли и получили ранения или контузии 27 русских генералов, из которых только двое (генерал-майоры граф А. И. Кутайсов и А. А. Тучков 4-й) были убиты в день главной баталии и еще двое (генерал от инфантерии князь П. И. Багратион и генерал-лейтенант Н. А. Тучков 1-й) скончались позже от ран. – Прим. ред.

129

Вероятно, автор не учел вюртембергского генерал-майора барона К. Л. Ф. фон Бройнинга, умершего 30 октября 1812 г. от последствий ранения, полученного 7 сентября. Вместе с ним число погибших в день битвы и смертельно раненых генералов составляет 12 чел., из которых 6 были убиты и 6 скончались от ран (граф Л.-П. Монбрён – вечером 7 сентября, а остальные – в последующие дни). Ранения и контузии, не носившие фатального характера, получили 1 маршал (Даву) и 38 генералов (включая попавшего в плен Бонами), то есть всего среди военнослужащих Великой армии, погибших, раненых и контуженых при Бородине, значился 51 представитель высшего командного состава. – Прим. ред.

479

Shvedov, Komplektovanie, 135. см. также: Buturlin, 349; Garting, 78; Josselson, 145; Shishov, 271; Duff y, 139; Troitskii, 3812 Ve l ik ii God, 175–6. Тири (T iry, 153) приводит официальные данные D'ep^ot de la guerre.

Положение дел у русских сложилось крайне тяжелое. Армия не только лишилась огромного количества людей, она наполовину утратила боевую эффективность: раненые и убитые подавляющим образом приходились на регулярные армейские и гвардейские полки, а не на ополченцев или казаков. Очень большую долю среди погибших в пропорции составляли старшие офицеры. В результате целые формирования оказывались полностью выведенными из строя. Ширванский пехотный полк из 1300 чел. к трем часам сократился до девяноста шести солдат и трех младших офицеров. В сводной гренадерской дивизии графа Воронцова, насчитывавшей четыре тысячи человек при восемнадцати старших офицерах, к вечерней перекличке вышли три сотни бойцов и три офицера. Вся дивизия Неверовского смогла бы выставить не более семисот штыков. От ее 50-го егерского полка в строю остались сорок солдат, в Одесском пехотном полку самым старшим по званию из уцелевших командиров оказался поручик, а в Тарнопольском пехотном полку – фельдфебель. «Дивизия моя перестала существовать», – писал на следующий день Неверовский жене {480} .

480

Grabbe, 466; Liprandi, 7; Andreev, 192; Shchukin, VIII/110; Simanskii, 1913 No. 2, 165. Симанский пишет, что в каждой роте потери составляли «более половины» численности.