1914

— А всего будет четыре корпуса, и это только для нижних чинов, — воодушевился Papa. Лечебницу патронировала Mama, лечебница так и будет называться: «Лазарет Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны в Ливадии». И нет, не из личных средств Mama строится. То есть Mama пожертвовала тысячу рублей, и я пожертвовал двести, и сёстры тоже по двести, но основные траты оплачивает бюджет.

— Четыре корпуса? Это целый городок получится, — подлил елея я.

— Это для нижних чинов четыре корпуса, а для офицеров отдельно будет. И церковь будет, и библиотека, — расписывал будущие красоты Papa.

— Непременно нужно будет побывать на открытии, — сказал я.

— На следующий год, в Ливадии — уверил Papa.

Вернулись мы заполдень. Погода стала хмуриться, но — обернулись до дождя. И решили ночевать на яхте. Решила Mama, Papa одобрил, а нам оставалось радоваться.

«Штандарт» — яхта огромная, одного экипажа под четыре сотни. И всё ради нас? Ради престижа державы! Если — ну, вдруг, — доживу до совершеннолетия, да ещё в роли цесаревича, попрошу у Papa яхту для себя. Не такую, конечно, как «Штандарт», совсем не такую. Маленькую. По меркам «Штандарта», конечно, маленькую. Водоизмещением тонн в сто пятьдесят, в двести. Но обязательно океанскую. И отправлюсь на ней для начала через Босфор и Дарданеллы к берегам Греции. Я мечтал побывать в Греции ещё там, в двадцать первом веке, но всё как-то не складывалось. Яхты не было. Денег. И другие причины мешали.

Личная яхта — мечта давняя, с тех пор, как я стал цесаревичем. Нужно сказать Papa, какой подарок мне надобен на совершеннолетие. Шесть лет пролетят быстро, а яхту построить, даже небольшую, дело не простое.

И вот я улёгся на диване в своей каюте, из плафона льётся свет силой в двенадцать свечей, создавая уют и возможность для чтения, но я не читаю. Я работаю над графическим романом-лубком, «Похождение бравого солдата Петра Петрова». Для нижних чинов нашей славной армии.

Швейк? Нет, Швейк не годится. Швейк — произведение антиармейское, а время требует иного. Но кое-какие детали, конечно, использую.

Ах, как я жалею, что не знаю «Тёркина» наизусть! И вообще помню плохо. Но немножко всё-таки помню. Для лубка сгодится. «Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль».

И первый выпуск так и озаглавлю: «Медаль Петра Петрова».

Я не жду, что нижние чины кинутся покупать моё творение. Нижним чинам не до этого. Я использую свое положение, положение цесаревича. Первый выпуск купит военное ведомство! Для каждого! Дорожиться особо не намерен, автору, барону А. ОТМА с каждой проданной книжицы достанется пятачок. Миллион книг — миллион пятачков! Делим на пятерых — по десять тысяч рубликов на брата. Или сестру. Сумма? В четырнадцатом году — сумма! Можно школу построить сельскую. Гимназию нет, гимназия дорого, а начальную школу можно. Не просто построить, а снабдить партами, наглядными пособиями, и жалованием для учителя и служащего-на-все руки. Конечно, для великой империи одна школа — мелочь, песчинка, а всё же песчинка в плюс, а не в минус.

В дверь постучали и мяукнули. Анастасия. Вошла, не дожидаясь ответа, села в кресло. С ногами.

— А мисс Брунни разрешила? — спросил я. Мисс Брунни — гувернантка Анастасии. С осени прошлого года. Осенью прошлого года Papa совершил реорганизацию нашего окружения. Поскольку того, кто бросил битое стекло в пруд, найти не удалось, решено было поменять всех. Без исключений. Даже господина Жильяра уволили.

— Мисс Брунни спит, — прыснула Анастасия. — У мисс Брунни крепкая нервная система и очень здоровый сон. Особенно на море. Особенно здесь, на «Штандарте». Легла и уснула.

— И медведи спят, и мисс Брунни спит, ты одна не спишь. Бессонница?

— Я… Я хочу в Америку! — сказала Анастасия. — В самом деле, Alexis. В Америку. Хочу. Очень.

— В какую? Южную, Центральную, Северную? Я бы в Бразилии хотел побывать. Или в Аргентине. Или месяц там, а месяц там.

— Нет, Alexis, нет. Я хочу надолго. Очень надолго. В Северо-Американские Соединенные Штаты.

Я пригляделся. Похоже, она говорит серьёзно.

— Почему именно туда?

— Здесь мне делать нечего. Великая княжна — это не профессия, а ничего другого меня не ждёт.

— Это почему?

— Мы даже в гимназию не ходим. Об университете и думать не моги. И что прикажешь делать? Быть патронессой общества защиты бабочек и стрекоз?

— Ну…

— Не хочу.

— А чего же ты хочешь?

— Я хочу… Я хочу заниматься кинематографом!

А! Понятно! В апреле и сейчас мы смотрели фильмы с Мэри Пикфорд. Сейчас все девицы мечтают стать Мэри Пикфорд, и Анастасия, хоть и великая княжна, не исключение.

— То есть быть актрисой?

— И актрисой тоже. Но не только. Хочу самой решать, какой должна быть фильма. Как писатель сам решает, какой должна быть книга, от замысла до точки.

— Интересно. А почему именно Северо-Американские Соединенные Штаты?

— Я слышала выражение… «Большому кораблю — большое плавание». Америка — это большое плавание. В Америке кинематографическое дело поставлено на широкую ногу. Но главное в другом, — и она посмотрела на меня «загадочным» взглядом. Мэри Пикфорд, конечно, Мэри Пикфорд!

— В чём же? — подал реплику я.

— И здесь, и в Европе я — великая княжна. А великой княжне не пристало идти на сцену. Mama не позволит.

— А в Америке позволит?

— В Америке я и спрашивать не стану! В Америке титулов нет! В Америке все равны!

— Резонно. Но…

— Что «но»?

— По американским законам, несовершеннолетние не вправе подписывать контракты. За них это делают родители. А кинематограф, сцена — это контракт на контракте бежит и контрактом погоняет, — сказал я. Есть такой закон в Америке, или нет, я не знал, но ведь и Анастасия не знала. И потом, очень может быть, что и есть. Это ботинки чистить, газеты разносить или в шахтах трудиться может всякий, а сцена… кинематограф… гонорары!

— Я не подумала…

— Но это ладно. Не век же ты будешь несовершеннолетней. А пока — кто мешает заняться кинематографом у нас, в России?

— Думаешь, Mama позволит?

— А это как подать. Домашний театр ведь позволяет? Ну, и кинематограф для начала будет домашним. Ты же не думаешь сразу замахнуться на «Войну и Мир», фильму в шестнадцати частях, с таинственной Анастаси в роли Наташи Ростовой?

Судя по всему, Анастасия была бы не прочь и замахнуться, и побыть «таинственной Анастаси», но понимала, что это слишком уж по-детски, что дом с крыши не строят.

— Будешь снимать видовые фильмы, затем маленькие сценки, «Трех поросят» и им подобные, изучая и кинематограф, и актерскую технику, и режиссерскую профессию, и всё, сопутствующее кинематографу. Дальше видно будет, но знай — мир меняется, и меняется куда быстрее, чем ожидаешь.

— И ты считаешь, что так можно?

— Я считаю, что всякому делу нужно учиться, учиться и учиться. И у тебя гораздо больше возможностей для обучения актерскому мастерству, чем у американской девочки Мэри. Нашего Станиславского считают очень серьёзным режиссером, очень. Вот у него ты и будешь учиться. Мы все будем учиться.