1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!
Шрифт:
И тут нужно заметить: странной следует считать не репортаж Дэнни, а позицию Коэна. Корреспондент сообщил лишь то, чему стал свидетелем: Бухарин сознался во множестве преступлений, но изложил свою собственную версию событий, когда, например, пытался убедить судей в непричастности к заговору с целью убийства Ленина или планам физического устранения Горького. Описание Дэнни здесь безупречно точно.
Подведем итог: Бухарин действительно неоднократно признавался в совершении конкретных и очень серьезных преступлений. Но в то же время он решительно опровергал какую бы то ни было причастность к другим.
Когда полный текст неправленой стенограммы мартовского (1938) процесса был обнаружен в архиве Президента РФ, ряд ученых выступили с утверждениями, будто опубликованный вариант в силу множества поправок и изменений следует
Зато каждый теперь может прочесть текст бухаринского последнего слова и своими глазами увидеть, что он не претерпел сколько-нибудь существенных изменений. Как выразился один из авторов антикоммунистического толка, дело обстояло так:
345
Игнатов Асен. Революция пожирает своих вундеркиндов. Случай Бухарина с психологической точки зрения. // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры (Katholische Universitat Eichstatt-Ingolstadt). 2005, № 1. С. 14. См. http: //wwwl.ku-eichsta- ett.de/ZIMOS/forum/docs/Q2Ignatow.pdf.
«Известны отличия между подлинной стенограммой и стенограммой, «исправленной» Сталиным, которая была опубликована в 1938 году. Сталин действительно внес изменения, но это как раз доказывает, что то, что говорил Бухарин, исходило именно от него, а не от НКВД. Кроме того, эти изменения весьма незначительны. «Корректировка» Сталина ничего существенного не изменила.
Посредством «корректуры», сделанной Сталиным собственноручно или по его поручению судьями Ульрихом, Матулевичем и др., Сталин выделил его признания и ослабил возражения. Основное содержание осталось прежним до того, как за текст взялись «редакторы». До вмешательства Сталина и его служак показаний Бухарина полностью хватало, чтобы признать его тяжким преступником…
Есть еще более поразительная вещь: «Я также признаю себя виновным в подготовке заговора, «дворцового переворота», в подготовке государственного переворота», — сказал Бухарин суду. Судьи вычеркнули слова «в подготовке государственного переворота». Для этого не только не было достаточных оснований, но даже, наоборот, эта купюра шла вразрез с их прямой политической задачей: в их интересах было бы удалить термин «дворцовый переворот», а не «государственный переворот», так как всякое сравнение советского центра власти с «дворцом» представляло дерзкую провокацию официального сознания». [346]
346
Мурин Ю.Г. Как фальсифицировалось дело Бухарина». // Новая и новейшая история. 1995, № 1. С. 63 и далее; Wladislaw Hedeler. Ez- hov's Scenario for the Great Terror and the Falsified Record of the Third Moscow Show Trial., in: Barry McLoughlin, Kevin McDermott. Stalin's Terror. High Politics and Mass Repression in the Soviet Union (New York: Palgrave — MacMillan, 2003), P. 34–55. Несмотря на броские заголовки, ни в одной из статей сколько-нибудь значащих «фальсификаций» не приводится.
Каковы бы ни были причины внесения тех или иных поправок, из стенограммы не было выброшено ничего, чего Бухарин не говорил в действительности. Правда, при этом выброшенным оказалось одно из добровольно сделанных им признаний, на что и обратил внимание Игнатов.
Говоря об исполнении приговора суда, Коэн пишет:
«Достоверного описания расстрела Бухарина не существует. Согласно рассказу, ходившему по Москве, «Бухарин и Рыков умерли с проклятьями Сталину на устах. И они умерли стоя, не ползая по полу подвала и не умоляя с рыданьями о пощаде». [347]
347
Коэн С. Бухарин. С. 450.
В данном случае редакторы и переводчики русскоязычного издания решили немного «улучшить» Коэна, выбросив из оригинального текста упоминание, что именно Зиновьев и Каменев и были теми, кто ползал по полу подвала и с рыданьями молил о пощаде. [348] Но это, что называется, к слову, ибо нет никаких достоверных сведений о поведении на казни Бухарина, Рыкова, Зиновьева и Каменева. Все известное на сей счет — слухи и только слухи. В любой другой области знаний они
будут считаться таковыми. И лишь в работах по истории СССР приходится сталкиваться с частым использованием столь сомнительных источников как очень ценных свидетельств. И если не сам Коэн, то его переводчики, выкинувшие слова про метания по полу Зиновьева и Каменева и их мольбы с рыданиями, нехотя признают никчемность сведений, почерпнутых из сплетен.348
Cohen S. Bukharin. P. 381.
Бухарин, Рыков, Зиновьев и Каменев после вынесения им приговоров написали прошения о помиловании. Причем Бухарин обратился в Верховный Совет СССР дважды, и в каждом из ходатайств подтвердил свои признания вины на процессе. Одно из бухаринских писем (более пространное) гласит:
«У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было бы расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов понести заслуженную мною кару и умереть, окруженный справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил». [349]
349
Рассказ о десяти расстрелянных. // Известия. 1992, 2 сентября.
Ходатайства Рыкова, Зиновьева, Каменева написаны менее изысканно, но и в них просители полностью подтверждают свою причастность к совершению антигосударственных преступлений. Для тех, кто считает Бухарина, Рыкова и всех остальных подсудимых московских процессов невиновными жертвами следовательских фальсификаций, такие признания таят в себе большую проблему. Ведь в случае какого-либо торга с НКВД и признаний вины, полученных от невиновного подследственного из-за страха за собственную жизнь или членов семьи, пытки и т. п., разве авторы ходатайств не должны каким-либо образом напомнить о заключенной сделке?
Если бы признания были получены в обмен на обещания не применять пытки, сохранить жизнь или подсудимому, или членам его семьи, тогда правомерно ожидать, что в прошении о помиловании будет написано примерно так: «Что ж, я выполнил свою часть соглашения, признавшись в преступлениях, которых никогда не совершал, и теперь за вами очередь выполнить данные ранее обещания». Но в том-то и дело, что в письмах и прошениях Бухарина и Рыкова нет даже намека на что-то подобное.
Напротив, все авторы ходатайств (и в их числе Бухарин) пишут о раскаянии и признании вины за тяжкие преступления, взывают к милосердию со стороны властей. И тут, надо заметить, мы имеем дело с такими документами, которые отнюдь не предназначались для предания огласке; осужденные могли не стесняться сказать правду, откровенно написав обо всем, что считали нужным.
Свидетельства, которыми мы располагаем сегодня, согласуются с одной-единственной точкой зрения: Бухарин действительно виновен в преступлениях, в совершении которых он признавался на предварительном следствии и в суде. Тем не менее среди читателей обязательно найдутся те, кто будет продолжать считать его невинной жертвой и несмотря ни на что настаивать: Бухарин, дескать, все равно должен быть признан невиновным.
Последняя точка зрения мало отличается от той, что мы находим у Коэна. Он, как мы видели, исходит из невиновности Бухарина, не считаясь ни с какими историческими доказательствами. Но вместо них у него есть только слухи и совершенно беспочвенные инсинуации хрущевского времени. И пусть Роберт Конквест характеризовал слухи как «наилучшие, хотя и не безупречные источники», ученые-историки хорошо знают: такого рода свидетельства не годятся ни для одной из областей интеллектуальной деятельности — и они действительно везде немыслимы и нетерпимы, за исключением лишь работ по советской истории.
С научно-исторической точки зрения фигура Бухарина представляет большой интерес в силу самых разных причин. Одна из них такова: обо всем, что случилось с ним после ареста, мы знаем гораздо лучше, чем о любом другом подсудимом.
Доказать, что чего-то не было, невозможно в принципе. Следы остаются только от тех событий, которые действительно произошли. Вот почему важно отметить: нет ни свидетельств, ни каких-то косвенных признаков, позволяющих считать, что полученные от Бухарина признания ложны и что они получены в результате пыток или запугиваний. Наоборот, Бухарину были предоставлены такие условия тюремного содержания, что почти год пребывания под стражей он посвятил очень плодотворной литературной и научной работе.