1992 год
Шрифт:
Только в этот момент Рипли поняла, что тюремщик просто издевается над ней. Ей захотелось заорать. От боли, от отчаяния, от людской тупости, от всего…
– Это все?- сдерживая крик, резко спросила она.
– Это все.
– Ну, тогда молитесь,- посоветовала Рипли, глядя на ухмыляющуюся, довольную физиономию толстяка.
– Нет. Это ВЫ молитесь,- настроение Эндрюса резко изменилось. От веселья не осталось и следа. Теперь это был клокочущий котел ярости. Лицо его начало медленно краснеть. Оно отражало то, что до поры скрывалось - НЕНАВИСТЬ,- ЭТО ВЫ МОЛИТЕСЬ. Запомните хорошенько, что я вам сейчас скажу. Вы, лейтенант Рипли, не имеете права покидать лазарет без моего СПЕЦИАЛЬНОГО разрешения! Для вас на этой планете - карантин! Все! Мистер Арон проводит
– Хорошо,- согласилась Рипли.
– Вот так. Умница,- жестко сказал он.
Арон подошел к Рипли и положил ей руку на плечо. Не говоря ни слова, женщина повернулась и вышла из кабинета.
26
Теперь ей было о чем подумать. «Нужно решить, как выжить самой. Черт с ним, с Эндрюсом, пусть погибает, если хочет, но она умирать не собирается». Боль начала отпускать. Рипли не очень беспокоилась относительно боли как таковой. Ее волновало то, что этот приступ был сильнее первого. «Возможно, это просто сильный ушиб, тогда плевать. А если что-то серьезнее? Здорово будет, когда она, столкнувшись с ТВАРЬЮ, хлопнется в обморок. Замечательно».
Рипли прислушалась к собственным ощущениям. Шар не исчез совсем. Он остался там же, под желудком, хотя и стал гораздо слабее. Но теперь начала появляться боль в голове. Это было хуже. «А вдруг это внутреннее кровотечение? Если бы не Арон, она пошла бы к капсуле и легла в диагност, проверить, нет ли серьезных повреждений. А теперь ей придется топать в лазарет и сидеть там, пока толстяку не стукнет в голову выпустить ее оттуда. Черт. Этот тупица принял все, что она рассказала, за выдумку. Да еще и посмеялся. Скотина».
При этом воспоминании на скулах женщины заиграли желваки.
Арон не проронил ни звука, конвоируя ее к лазарету. Судя по всему, он не умел разговаривать, когда рядом не было универсального подсказчика - Эндрюса. Женщина не воспринимала его как нечто серьезное. Она давно поняла, что помощник директора глуп, как пробка. Можно разговаривать с ним, объяснять ему, втолковывать трагичность ситуации, Арон ничего не понял бы. Директор - его единственный эталон. Женщина свернула за угол и оказалась у дверей лаборатории.
Она зашла в комнату в тот момент, когда Клеменс делал инъекцию Голику. А через секунду селектор возвестил:»Директор Эндрюс собирает общее собрание! Внимание! Директор Эндрюс собирает всех в столовой!»
Врач усмехнулся и бросил пустой шприц в стерилизатор.
– Отсюда можно сбежать?- быстро спросила Рипли.
Он, удивленно посмотрев на женщину, покачал головой.
– Нет, конечно. Да и не на чем. Корабль с провиантом прилетает два раза в год.
– И все?
– Все.
– Черт!
Клеменс истолковал восклицание по-своему и поторопился утешить ее.
– Скоро за вами придет спасательное судно.
– Да? Что значит, скоро?
– Я не знаю,- пожал плечами мужчина,- Сюда еще никто не спешил.
В лазарете повисла тишина. Каждый из них думал о своем. В этой наступившей внезапно тишине было слышно, как ерзает Голик, бормоча себе под нос какой-то длинный встревоженный монолог.
Клеменсу было тяжелее, чем Рипли. Он видел, что ей плохо, и не мог узнать причины этого. Все его догадки рассыпались, как карточный домик, стоило лишь приглядеться к ним повнимательней. Самое страшное то, что он искренне хотел помочь, но женщина отгородилась от него плотной завесой тайны, приоткрыть которую было некому, кроме нее же самой. И потом… за этот длинный день он, кажется, успел влюбиться в нее. Это казалось самым важным, но и значительно осложняло его, и без того не очень хорошее, положение. А она… она либо не понимала этого, либо просто не хотела понять.
Врач тяжело вздохнул и первым прервал затянувшееся молчание.
– Может быть, вы мне расскажете, о чем говорили с Эндрюсом?
Рипли подняла на него глаза.
– Нет. А то ведь и ты решишь, что я ненормальная.
– Ну, это, по-моему, лишнее,- улыбнулся он.
Клеменс вдруг ощутил, что не просто отвечает за ее жизнь и безопасность, а то, что для него ОЧЕНЬ ВАЖНО, чтобы с ней ничего не случилось.
– Как ты себя чувствуешь?
Голос был мягким и - нереально -
заботливым. За последние несколько лет она всего один раз слышала ТАКОЙ тон. ТАК говорил Дейв Хикс, надевая ей на запястье радиобраслет. И Рипли позволила себе расслабиться. Она устало закрыла глаза и качнула головой.– Да не очень что-то. Голова болит, живот, горло.
– Ну, это можно понять, учитывая все обстоятельства,- согласился доктор и предложил:- Может быть, сделать тебе укол? Мой особый коктейль?
Не дождавшись ответа, он достал ампулы и принялся набирать лекарство в шприц, продолжая говорить.
– Кто совершенен? Лично я не знаю совершенного человека. Все люди, в той или иной степени, подвержены влиянию обстоятельств.
– Ты замужем?
Голос, задавший вопрос, был совершенно незнаком Рипли. Она испуганно открыла глаза, полагая. Что начались галлюцинации. Но это оказался Голик. Готовя шприц, врач ткинул занавеску, и теперь сумасшедший мог видеть Рипли. Женщина удивленно смотрела в его ясные, совершенно чистые, без малейших признаков сумасшествия, глаза, белеющие на покрытом кровавой коркой лице.
– Я?- переспросила она, стараясь понять, действительно ли заключенный говорит с ней, или только бредит.
– Тебе нужно замуж,- вдруг спокойно сказал он и, повернув голову, уставился в белый потолок,- Рожать детей. Ты очень красивая девушка. Я много красивых девушек знал. Дома. Они меня любили. Какое-то время,- он снова посмотрел на нее, улыбнулся и спокойно закончил,- Ты тоже умрешь, поверь мне.
Клеменс быстро задернул занавеску.
– Ты в порядке?- спросил он все еще смотревшую в сторону сумасшедшего женщину.
– Да,- выдавила она.
Ей вдруг стало страшно. К белым пульсирующим шарам боли добавился темно-красный шар злого предчувствия. Что-то должно было произойти, Рипли ощутила это всем своим естеством.
Врач остановился перед ней, держа наполненный смесью шприц иглой вверх.
– Мне интересно, ты все-таки расскажешь правду о том, что случилось?
Рипли помолчала, а затем, вздохнув, возразила.
– Когда я спросила тебя, каким образом ты получил назначение сюда, ты промолчал. Потом, когда я поинтересовалась насчет татуировки, ты снова ушел от ответа.
– Это долгая и грустная история,- вздохнул он и добавил,- И очень мелодраматичная.
– Ничего,- слабо улыбнулась Рипли,- Я выдержу.
– Ну, если настаиваешь,- Клеменс отложил шприц и присел на краешек больничной кровати рядом с Рипли,- Я был молод, закончил колледж, медицинский факультет,- доктор вздохнул,- И, несмотря на то, что я стал наркоманом - дня не мог прожить без морфия -, меня считали очень многообещающим врачом. Врачом будущего. Я помню, шел первый год моей работы…
Рипли слышала его, словно издалека. Она понимала, что он говорит, но мысли ее потекли в другом направлении. Клеменс сказал: «Я был молод…» А сколько ей лет? От ЛБ-426 до ближайшей колонии пять световых лет. Значит, ей не меньше девяносто четырех. По земным меркам, конечно. Кто остался у нее на Земле? Друзья? Они, наверное, давно умерли. Значит, ее никто не ждет. Там, на Земле, на планете, к которой она так стремилась, у нее никого нет. И никому Рипли не интересна. Никому нет до нее дела. Умрет она или останется в живых - не важно. Хотя… нет. Ее утверждение - ошибка. Есть люди, которым очень нужно, чтобы Рипли была жива. Это представители Компании. Компания! Одна из самых влиятельных организаций на Земле и ее колониях. Одним движением пальца эти люди посылают других на смерть. Для них Рипли - клад. Состояние. Миллиарды и миллиарды долларов. Это по их желанию ее жизнь превратилась в кошмар, бесконечный бег наперегонки со смертью. Это для них важно, чтобы кошмар продолжался. Им он нужен. Все, что она слышала с момента прибытия в космический госпиталь, - ложь. Ей лгали все, кроме умерших десантников, кроме этих заключенных, которым тоже предстоит умереть, ради того, чтобы ЭТО осталось жить. Те, кто не лгал, - умерли. Или умрут. И до них Компании тоже нет дела. Всем плевать. Что сказал этот сумасшедший? «Ты тоже умрешь…» Да. Наверное, это и есть выход из страшного, заколдованного круга. Там, где нет света, лишь сплошной вечный холод, закончатся ее мучения и страхи. Смерть. Так ли страшна она, и страшней ли той жизни, которая жует Рипли, перемалывая, срезая с нее слой за слоем, как огромная, бешено вращающаяся фреза. И каждый слой - годы и люди.