21,55,01

Я поднял на Надю взгляд с немым вопросом. Она лишь скрестила руки на груди и отвела глаза в сторону.

— Все, что нашла, — пожала сестра плечами. — Обыскала мамину комнату, но Мишина записка куда-то пропала. Наверное, мама убрала ее.

Предсмертное письмо Кати не пролило ни капли света на тайну этой женщины. Оно стало лишь одной из бумажек, которую я повесил на доске, и то на краешке.

— Денис же…

— Он не оставлял записок, — предугадала Надя ход моих мыслей. — Просто исчез в один день.

Я молча кивнул.

Черт. Неужели опять тупик? И тайна этой женщины никогда не раскроется?

От чего-то во мне крепла мысль: я все усложняю, и нет никакой тайны вовсе. Вместо разгадывания плана этой женщины, я копаюсь в ее грязном белье. В грязном белье моей семьи. Что если… Что если всего на секунду, на малую долю секунды предположить, что никакой тайны нет. Нет хитроумных планов. Нет скрытых мотивов и причин. Есть только ужасная трагедия. Трагедия, которую она пыталась предотвратить.

Но мысль разбивалась о скалы безразличных фактов. Эта женщина закрыла для меня все поместье. Значит, она точно что-то скрывала. И, похоже, не только от меня.

Я выдохнул и провел пальцами по волосам. Действительно, тупик. Пока лучше повременить с разгадкой. И так дел невпроворот.

— Что дальше? — осторожно спросила Надя.

Мой взгляд переполз с записки Кати на нее. Не время думать о тайнах, когда на кону жизнь сестры.

— Мы, — начал я.

Кабинет этой женщины окрасился в алый. Пол и стены покрыли красные ковры, а один из книжных шкафов навис надо мной. Он захрипел, как заядлый курильщик. Левую руку сковала тупая боль.

— Мы соберем «мертвую руку». Из палок, мелков, соли и святой воды.

— Это будет «граната»? — спросила Надя и добавила: — Ну, чтобы не подорваться?

— Нет, «ядерка». Мы свяжем ангела.

???

Когда Теодор ушел, я вернулась в мамин кабинет, накинула на плечо ремень сумки и пошла к лестнице. Половицы скрипели под моим весом, и звуки двоились. Шаги двоились. За двумя следовала еще пара. Более тихая и еле заметная. В первый день я сходила с ума и все время оглядывалась, но затем привыкла. По словам Тео, в доме были Скрытые, и, похоже, один из них следил за мной.

Я поднялась по лестнице и двинулась по коридору. В поместье второй этаж отводился под спальни. Первая, ближе к лестнице, конечно же, принадлежала маме. Дверь выглядела старой, по краям тянулись светлые порезы, будто от ножа. На ней не было краски. А дерево вокруг металлической ручки облепляли черные отпечатки ладоней. Я спрашивала про них, но мама всегда отшучивалась. Говорила, что давным-давно разозлила стаю дивьих людей, они ворвались в поместье и чуть не убили ее. Мама оставила отпечатки в качестве платы за проступок. В детстве я боялась проходить мимо этой двери. Она всегда казалась мне жуткой, словно ее достали из ужастика и вставили в настоящий мир. Про саму комнату и вспоминать не хотелось…

Дальше по коридору вырастала синяя дверь, за ней лежала спальня Миши. Никогда не заходила туда. Даже из любопытства. Старший брат казался мне мерзким. И что остальные девочки в нем находили? Когда меня спрашивали, что Миша любит больше всего, я, без сомнений, отвечала: себя.

На розовой двери Кати виднелся простенький рисунок: ребенок в голубой майке дарил одуванчик девочке в белом платье. Яркая обертка с пустым содержанием. В детстве пару раз заходила к сестре. В основном, чтобы позлить ее. Комната Кати не отличалась от моей: розовые обои, белая мебель, зеркало сбоку от кровати, туалетный столик и полки с игрушками. Такой комнату для девочки видела мама.

Дверь спальни Дениса ничем не выделялась. Вернее, нет. Она выделялась своей обыденностью. Мама давала мальчикам больше свободы. Каждый делал со своей комнатой, что пожелает. А наши с Катей были в одном стиле. У Миши и Дениса в спальнях стояли компьютеры. Когда я попросила себе «штуку как у Дениса», мама сказала, что электроника придумана для мужчин. Вязание и кулинария — вот удел хороших девочек. Хотя у самой компьютер в комнате был.

Моя комната находилась в конце коридора, рядом с дверью на склад — место, где мы хранили хлам, который «когда-то пригодится». Я открыла дверь, переступила кольцо белого мела — граница тянулась вдоль стен. Сделала его сразу, как узнала о магии и Скрытых. Щелкнула переключателем.

Желтый свет выхватил из темноты розовые обои и белую мебель. Слева от двери стоял белый туалетный столик с косметикой. Маминой косметикой. Я не выбирала ни одну помаду, ни один гель, ни одну тушь и ни один лак. Ничего. Справа возвышался белый комод, где я хранила одежду и обувь. Мамину одежду и обувь. Из моих там были только джинсы и водолазка. Цельную пижаму в виде розового котика я тоже выбирала сама. Купила, когда заселилась в общежитие, но все не было времени опробовать. Напротив шкафа находилась кровать. В розово-белом стиле под стать комнате. Розовое одеяло с белыми цветочками и такую же подушку я мысленно называла мечтой инфантильной красотки. Спальня отлично подходила маленькой девочке. Скажи я, что спала в такой в подростковые годы, на меня бы косо посмотрели и покрутили пальцем у виска. И были бы правы.

В прошлом я пыталась изменить комнату под себя. Рисовала мелками на обоях, сдирала их, скидывала с полок игрушки, рвала покрывала и раскидывала по комнате перья из подушки. Я оставляла за собой разруху, уходила в школу и возвращалась в целую комнату. В итоге сдалась. Нет смысла биться головой об стену, если она прочнее черепа.

Я оставила сумку у двери и села за туалетный столик. Мне не хватает оружия. Хлопушки, серебро, крестики. Теодор пробрался в тот дом через зеркала, и его поймали. Застали врасплох. Даже серебряный нож не помог! Если его прижали к стене, то что насчет меня? Теодор может заключать сделки, может продавать и покупать. А я?

Меня защищают правила, но пока рядом другие люди. Оставаться вечно на виду тоже нельзя. Некоторые Скрытые легко меняли обличия и сливались с толпой. Так и в ловушку попасть как два пальца… Надеюсь, задумка Тео с ангелом увенчается успехом. Может и мне что перепадет. Пламенный меч или копье. Как в легендах.

Взгляд перелез на стопку бумаг. Верхний лист украшала надпись «В клетке таланта. Автобиография Михаила Рязанова». Он оставил ее вместо предсмертной записки. Целую, мать ее, рукопись… Я хотела сжечь ее, но передумала, когда увидела на страницах круги размытых чернил. Мама плакала, пока читала.

— Ладно, — вздохнула я. — Пора спрятать тебя.

Теодор не должен увидеть ее. Теодор не должен прочитать ее. Ведь на страницах автобиографии Миши нет ни слова о «Теодоре Рязанове».

Глава 15. Выживальщик

Мы встретились ранним утром следующего дня в поместье этой женщины. Обменялись парой предложений, взяли все необходимое и вышли из дома в сторону забора.

Надя была налегке. Из снаряжения на ней была только полная сумка. А я волочил по земле лопату и тащил на спине мешок, от которого пахло гнилой картошкой. Меня тошнило. К счастью, я не позавтракал — все из-за новой привычки. Сегодня мы вызовем и свяжем ангела. А такая затея обернется или большим успехом, или крупным провалом. Я надеялся на первое, но, как всегда, готовился ко второму.