21.12

Чель вспомнила о Роландо, и новая волна печали накатила на нее.

— Но я не могу винить тебя или твою мать за то, что вы считаете всех «ладинос» смертельными врагами, — сказала Инития. — Хаане они принесли столько горя, что его невозможно забыть.

Перед мысленным взором Чель сразу встало сердитое лицо матери.

— Она так долго стремилась стереть все, связанное с Киакиксом, из памяти, — сказала Чель. — Не хотела, чтобы я сюда возвращалась. И уж конечно, она не верит, что мы сумеем найти затерянный город. Она убеждена, что двоюродный брат моего отца Чиам никакого города не находил, и считает все это выдумками.

— Кто ж может знать наверняка? — вздохнула Инития. — А о Чиаме, если честно, я не вспоминала уже много лет.

Интересно, подумала Чель, а что помнит эта женщина о временах ее детства в Киакиксе?

— Ты слышала, как Чиам читал деревенским жителям письма моего отца?

— Письма твоего отца?

— Да, те письма, что он писал, когда сидел в тюрьме, — напомнила Чель.

— Ах, конечно! — отозвалась Инития. — Я слышала, как их читали.

Но в ответе тетушки Чель почувствовала какую-то недосказанность.

— Ты что-то хотела добавить?

— Нет, ничего. Я уже очень стара, и память стала подводить меня.

— Ты все прекрасно помнишь, — возразила Чель, положив ладонь поверх ее руки. — Рассказывай же!

— Уверена, у нее была причина, — пробормотала Инития, словно разговаривала сама с собой.

— Причина для чего? Мне необходимо знать, что ты думаешь о моем отце.

— Это было важно для тебя, — ответила Инития. — История о письмах отца была тебе нужна. Именно поэтому она так за нее держалась.

— Но ведь письма не плод ее фантазии! — горячо возразила Чель. — О них сохранились записи. Я сама встречала людей, которые подтверждали, что они призывали к активным действиям, вдохновляли на борьбу.

— Так и было, дитя мое, так и было.

— Тогда в чем же дело?

Ее тетка сложила руки как для покаяния.

— Мне неведомы причины, по которым твоя мама не рассказала тебе обо всем гораздо раньше, девочка. Но Хаана — мудрая женщина. Ати’т пар Ним, хитрая серая лиса. Недаром именно она — ее духовное животное. Но ты имеешь право все узнать.

— Не понимаю, — помотала головой Чель.

— Твой отец остался в нашей памяти как прекрасный человек, очень любивший свою семью, — сказала Инития. — Он был так предан тебе, твоей матери, остальной родне, что сделал бы все для вашей защиты. Но его вайобом был тапир, который подобен лошади — силен, но не слишком умен. И если говорить начистоту, простой крестьянин, он недостаточно владел словом, чтобы написать такие письма.

— Но моего отца отправили за решетку, потому что он вел за собой свой народ! — Чель постаралась, чтобы в ее словах не прозвучал обидный для старой женщины намек на слабость ее памяти. — И уже в тюрьме он тайно писал эти письма, за что и был казнен. Моя мама рассказала мне все о его судьбе, обо всем, что он совершил, сражаясь за свободу Киакикса.

— Вот видишь, ты сама указала на ту, кто поведал тебе эти истории, — улыбнулась Инития.

— То есть ты хочешь сказать, что письма написал кто-то другой, но моя мать заставляла меня верить, будто бы автором был отец?

— Не только тебя. Все считали автором писем Алвара. Но мой муж был братом твоего отца, дитя мое. Он знал правду.

— Так кто же их написал? — недоумевала Чель. — Кто-то из его товарищей в тюрьме?

Из печи донесся треск горящих поленьев.

— Еще совсем маленькой девочкой твоя мать никого не боялась. Ее не пугали ни землевладельцы, ни солдаты. Ей было всего десять, когда она могла подойти к солдату на рыночной площади и плюнуть ему на сапоги. И она всегда противилась их попыткам приобщить нас к современной жизни, заставить отказаться от традиций. Она мешала «ладинос» как только могла, когда они попытались изменить то, чему учили детей в наших школах, заставить нас изучать их историю.

Чель была сражена.

— Ты действительно говоришь о моей матери? — недоверчиво спросила она.

— В двадцать лет, — продолжала Инития, — Хаана тайком стала проникать на собрания старших. Когда военные повесили одного нашего молодого человека прямо на балконе здания мэрии, это всех напугало. И только твоя мать пыталась убедить мужчин оказать сопротивление в следующий раз, когда солдаты вернутся. Говорила, что надо вооружаться. Но кто станет в наших краях прислушиваться к призывам женщины? И потому, когда твоего отца отправили в застенок, внезапно стали приходить те письма.

Чель оглядела комнату. Каменная печь, гамаки, маленький деревянный стол и стулья на покрытом известняковой крошкой полу, вывешенные для просушки после стирки хюпили. Это было место, где женщины занимались своим трудом неизменно на протяжении тысячи лет.

— Зачем же ей понадобился обман?

— Хаана, как никто, знала свой народ, — ответила Инития. — Она легко могла убеждать женщин, но мужчины не признавали веским слово женщины в том, что касалось военных дел. Чтобы поднять их на борьбу, Хаане необходимо было обрести мужской голос. Разумеется, она пришла в ужас, когда твоего отца увезли в тюрьму, но одновременно у нее появился шанс быть услышанной.

— Но когда он погиб, мама уехала отсюда, — все еще пыталась возражать Чель. — Она бросила вас на произвол судьбы и ни разу даже не попыталась вернуться. Как же мог поступить так человек, умевший писать подобные письма?

— Решение далось ей нелегко, девочка. Она беспокоилась, что ее разоблачат и арестуют, и тебя вместе с ней. Единственным способом защитить тебя было бегство.

— И все-таки почему же она не рассказала мне обо всем прямо?

Инития положила руку на плечо Чель:

— Пойми, твоего отца казнили за письма, которых он не писал. Представляешь, какое чувство вины охватило твою маму, когда это случилось? И пусть ее послания принесли огромную пользу, она все равно считала себя в ответе за его смерть.

Чель часто бросала матери в лицо обвинения в полной апатии, осуждала ее бегство из родных мест, но Хаана не обмолвилась и словом, чтобы оправдаться. Она молчала, храня в тайне от дочери, как отважно пыталась бороться и сколь многим пожертвовала ради своего народа.

— Твоя мама — серая лиса, — вновь напомнила Инития. — Она хитрее всех.

Чель же всегда считала, что этот вайоб матери совершенно не подходит. И только теперь поняла, как ошибалась. Древние майя наделяли вайобы всепроникающей силой, верили, что звериная и человеческая формы взаимозаменяемы, что духовное животное определяет судьбу человека, заранее показывая его потенциал. Лисица умела заставлять людей думать так, как ей было угодно.

И внезапно Чель пронзила неожиданная догадка. Она бросилась мимо печи к одной из сумок, порылась в содержимом и достала копию перевода кодекса.