№3

пасти раскрыты, кастрюли,

вовсе ль закрыты, пусты;

петли, яд, хладное дуло,

и без зашторья кресты,

нотно дрожащие ритмы,

книжно молчащая тишь,

люди раздельны и слитны,

в клетке пленяемый чиж,

злые, довольные маски

драмою, смехом полны,

пишут, не веруя в сказку,

так одиноки, вольны,

грустью заросшие, пылью,

жизни и смерть под сукном,

плен анемии, боль жильна

прямо за каждым окном.

Остаревание

Обняла посох горсть,

опёрлась грузно туша,

горбато, будто мост

от суши и до суши.

Обвила старость ум,

впиталась едко в клетки,

одев в дрянной костюм -

в унынье, хлам, жилетку.

А торс, походки стать

связала лентой лени.

Толкая вновь в кровать,

мой дом лишает тени.

Обжив мой угол, кров,

брезентом шторок кроет,

прибавив дрёму, снов

полудням. Память моет,

и хочет вымыть всё,

что с прошлым единяет.

Мой цвет от зорь до зорь

сгасает и линяет.

Пришла она, идёт,

и не отпустит, знаю,

согнёт, на нет сведёт.

Я никну, вяну, таю…

Проводница

Проводишь до гроба, родная?

Умеешь ты смерть торопить,

и звать, призывать, подгоняя,

и даже для поспеху бить

в бока её крепкие с злостью,

и злить, и растравливать слуг.

Подталкивай мясо и кости,

вселяя смиренье, испуг.

Уверен, до места спровадишь,

до ямы, до насыпи сверх,

и холмик смиренно погладишь,

и зелени вырастишь мех.

Безмерно усердна, способна,

и мастерски гибель несёшь,

и пластик даруешь надгробный,

и вороном чёрным поёшь,

и ловишь летящие души

корявейшим клювом, сырым,

охотником сытым и лучшим

глотаешь их меленький дым.

А после над всем хороводишь

поветрием хладным, сухим.

Когда в безызвестье проводишь,

возьмёшься за новых других…

Ма-Шик

С оттенком мёда, облепихи,

со вкусом их её уста.

И взор играющий, то тихий.

Тепла, до радостей проста.

На ощупь складная, объятна,

как точный пазл средь частей

чужих и ярких, непонятных.

Покоя бухта средь страстей,

где кораблю удобно, сыто,

где нет иных барж, якорей.

Волшебной аурой покрыта

средь пыльных зданий и аллей.

Всежильно, думно тяготенье,

касаньям жаждимый магнит -

она. Цветной владеет тенью.

Ей каждый мир и взор открыт.

И мастера пред ней приклонны.

Шарм совокупного добра.

В ней ласк невидимые тонны!

Она со мной! Ура! Ура! Ура! Ура!

Просвириной Маше

Изгнанец

Шары терракотовых ламп

богатство убранств именуют.

Там стили экспрессии, вамп

сюжеты всех стен знаменуют.

Резные столешницы в ряд.

И каждый узор тут полачен.

Златистый с изнанки наряд.

Начёсаны шерсти собачьи

и кудри, стога париков

хозяйских, до самых каёмок

и зрелых, младых, стариков

в быту и на лоне приёмов.

Лишь я залохмачен и сер,

никчёмный, голодный, облезлый.

В том замке я был первый сэр.

Средь лет я царил, до болезни…

Ах, нотки открывшихся вин

и запах роскошных красавиц

доносятся меж половин

забора, где я, как плюгавец,

какому назад нет пути,

какому лишь память осталась:

балы, кружева, мод суды, -

бедняге забытому малость…

Кавказский пленник

Влетевшая пуля остудит,

центруя мишень, юный пах.

В расстрельную кучу прибудет

измученный пленом в горах.

К опоре на миг пригвоздила,