№3

нити душистых волос,

родность телесья волнует,

мило-прохладненький нос.

Лучшая девочка к сроку

вжилась под кожу, в глаза,

влилась ферментами, соком,

и не выходит назад.

Пусть приживается глубже.

С ней мои дни не плохи.

Сердце – чернильная кружка.

Мною пусть пишет стихи!

Просвириной Маше

Taxi

А мимо проносятся люди,

света, эстакады и псы.

И в сердце с тоскующим зудом

я вновь вечерею в такси.

И как не бывало доселе,

тяжёлым магнитом назад

вновь тянет зайти в её двери,

и самою нужной назвать,

и самой приятной, до неги,

с кем ласки хочу, тишины

и танцев под ливнем и снегом;

с кем так обниманья важны!

И вот настроеньем погибший

качу, подтирая с глаз сок.

И, ой, незаметно прилипший,

как струнка, её волосок!

Я вижу, чуть выронив слово,

по-детски, влюблённо гляжу.

И чтобы увидеться снова,

на нём узелок завяжу…

Просвириной Маше

Незамечаемый рай

Родинок сладки икринки.

Плоскости, вышности кож,

впадинки, сок Мариинки,

с коей лишь рядом пригож,

с коей земли не касаюсь,

плеч чужеродных, сырых,

с грустями быстро смогаюсь.

Дом укрывает двоих.

Сладостно пьётся из кружки,

взор не глядит за стекло.

В тихой прилесной избушке

сыто, раздольно, тепло.

С ложа нет надобья слазить.

С ней не дано зачерстветь!

Средь непотребностей, грязи

только она – лучший свет!

Просвириной Маше

Союз

Я с нею прожил бы, уверен,

жизнь эту и новых две-три,

в еде и питье б был размерен,

но к ней не размерен в любви.

Объемлющим был бы и резвым,

и устным стихом душу грел,

и в холоде был бы полезным -

завёл бы костёр с книг и дел.

Так мало отмерило время

на тельно-духовный союз…

Не ведал доселе и в схемах

таких удивительных уз!

Ушедшую помню всевенно…

С ней чёрности снял и прозрел.

Пик счастья б поднял, несомненно.

Что мог ещё, жаль, не успел!

Просвириной Маше

Родные ладони

А тронувший руку под вечер,

цвет и карамелистость губ

рифмовья отчаянно мечет

о всей неслучайности судьб

их, и про трепет сердечный,

про близость охапок двоих,

и спайку в одну быстротечно;

про добрость её среди злых,

про осень, мечты и слиянья

в том трансе среди эйфорий.

Всё сердце объяли вливанья

горячностью яркою. Зрить

полегче, цветастее стало

завзявшему нежно ладонь,

и током роднеющим, малым

из пальцев исходит пуд тонн

мотивы ласканий и нужность.

Как будто на трон золотой

та фея возводит нескучно.

А он всепослушно идёт,

чтоб вместе навек воцариться.

Да! Фея, земной грубиян.

Он ею от тьмы излечиться

сумеет, держа её длань.

Просвириной Маше

Карма

Унылость, сухая безрадость.

Все прошлые жизни ль в бегу?

Я в нынешней чую усталость,

поэтому часто так сплю?

Угрюмый. А был шут и клоун

в минувших столетьях, ролях?

Иссякший. Тогда ли был полон,

цветочком, пчелою ль в полях?

Наверное, чёртом был, Богом, -

с того ни минуты в мольбе.

Треть века один – с длинным рогом

иль раньше толокся в толпе?

Безрукий, без дум, упоенья.

Наверно, ремёсла все знал,

иль чтоб не творил убиенья

с того Творец сиим создал.

Безжёнен, наследия нету.

Наверно, был раньше гарем.