47 ронинов

Следующую горячую молитву Кай вознес за Мику. Она не просто потеряла отца. Она лишилась большего. Отныне, что бы ни случилось, ей не к кому будет в трудную минуту обратиться за утешением, за помощью, за безусловной любовью и поддержкой… До конца ее дней. А такая доля была даже хуже, чем смерть. Уж Кай-то знал об этом не понаслышке.

Его воспоминания о турнире были сумбурными, смазанными. Но кое-какие картины остались четкими – врезались в душу, выжгли на ней шрамы куда более страшные, чем следы от боккэнов на теле. Унижение от того, что с ним обошлись, как с животным… не только обошлись, но и назвали животным – вновь, спустя столько времени… И кто? Господин Асано!

Но Кай сам навлек беду на свою голову, выдав себя за другого. И потащил за собой на дно и честь Мики, и честь ее отца, и честь всей провинции Ако. Теперь, когда мысли его вновь прояснились, Кай понимал мотивы господина Асано, и потому простить жестокие слова было легко. Князь защищал свою дочь. А она, в свою очередь, пыталась спасти никчемную жизнь полукровки.

Обозвав его животным, господин Асано еще был весьма мягок. Пусть тело Кая – это тело человека, но оно проклято, потому что скрывает душу демона.

Он наконец позволил себе повернуть голову и взглянуть на Мику. Его накрыла волна удивительной нежности. Красивое, обычно гордое лицо девушки сейчас от горя напоминало хрупкий фарфор – полупрозрачная кожа, предательская краснота вокруг глаз, залегшие под ними тени, словно она уже много ночей не знала сна.

Каю отчаянно хотелось обнять ее, прижать к сердцу, утешить, защитить… предложить такое же укрытие от житейских невзгод, какое она сама и ее отец подарили ему, Каю.

Но он не шевельнулся. Лишь, не сводя с Мики глаз, продолжал свою беззвучную молитву – пусть настанет день, когда сердце девушки соберется из осколков и вновь станет целым. И, возможно, тогда она сумеет его простить…

– Это я виновата, – прошептала госпожа Асано, глядя на портрет своего отца и лежащие перед ним подношения: миски с рисом и фруктами, чашечка сакэ, букет свежих цветов из его сада.

– Нет! – Кай был потрясен.

– Я не могла думать ни о чем, кроме тебя. – Она так и не посмотрела на Кая. Глаза ее, устремленные перед собой в одну точку, наполнились слезами. – У меня не хватило мужества рассказать ему…

Наконец их взгляды встретились. Кай всегда втайне боялся обнаружить однажды, что больше не живет в ее сердце, в этих глазах. Но сейчас увидел прежнюю любовь к себе… любовь неизменную… любовь, истекающую кровью от ран, нанесенных острым чувством вины.

– Ты был прав. – В голосе Мики послышалась тоскливая покорность судьбе. – У тебя свое место, у меня – свое. Мои мечты были ошибкой.

Кай потянулся к ее ладони – но Мика поднялась и тут же повернулась к нему спиной. Поспешно, прежде чем он успел хоть что-то предпринять, девушка направилась к выходу.

Дверь захлопнулась. Кай остался на прежнем месте. Склонив голову и стиснув руки, он вновь попытался молиться. Однако теперь все, о чем бы он ни просил, казалось бессмысленным.

Глава 9

По завершении турнира – еще до того, как сёгун со свитой покинул замок, – все тобари были разобраны, но по приказанию Оиси часть из них не унесли на склад, а оставили на улице. Теперь полотна вновь установили в верхнем дворе – в качестве дзинь-маку, стен импровизированного полевого штаба. Вокруг палатки расположилась стража с копьями и нагинатами.

Сидящий внутри каро вглядывался в чуть колышущиеся занавеси, в отбрасываемые караульными тени и молча слушал доводы возбужденных самураев относительно будущего провинции Ако. Их собственного будущего.

Сёгун объявил, что вернется через месяц. В жизни Оиси до сих пор не случалось, чтобы один месяц промелькнул так мгновенно – и вместе с тем тянулся мучительно долго.

Явившийся три дня назад вестник сообщил, что сёгун прибудет сегодня – и не один.

Все приготовления к его приезду, которых потребовал адъютант Токугавы, были завершены. Те самые приготовления, на которые господину Асано совсем не оставили времени… Оиси отлично понимал, чего от него ждут.

В глазах сёгуна замок Ако и вся провинция уже принадлежали ему.

Но каро, заручившись поддержкой госпожи Мики, предпринял и кое-какие собственные шаги – по примеру того же Токугавы.

Верховный правитель приказал их господину умереть, после чего поспешно уехал на месяц. Его планы очевидны. Сёгуну требовалось время, чтобы созвать войска. И войска эти предоставили ему соседствующие с Ако даймё, верные сторонники бакуфу. Они же пообещали Токугаве поддержку на случай возможной осады. Когда сёгун прибудет сюда с армией и заявит права на осиротевшую провинцию, сомнений в исходе дела не должно быть ни у кого: самураи Ако либо незамедлительно и бескровно сдадут ему домен князя Асано, либо погибнут. Все до одного.

В беспокойные времена междоусобиц, что предшествовали мирной эпохе Эдо, гири самурая, его долг, был ясен: жить и умереть, служа клану своего господина. И более – никому. Но династия Токугава отличалась собственным видением бусидо. Теперь на смену жившей веками традиции пришло новое правило: вся верность самурая, целиком и полностью, должна принадлежать единоличному господину – сёгуну.

Вот только для большинства людей, живущих в целом дне пути от столицы, верховный военный правитель был фигурой чужой и далекой. Самураи не являлись частью колоссальной бюрократической системы бакуфу, и у них не возникало никакого желания посвятить себя служению сёгуну. В особенности в таких отдаленных землях, как провинция Ако, где жизнь вассалов и их близких почти не менялась из поколения в поколение и где семья Асано с неизменной мудростью независимо правила вот уже добрую сотню лет.

Неизменная мудрость и независимость… до недавних событий.

В находящихся под командованием Оиси войсках почти не было случаев дезертирства – несмотря на смерть господина и ожидавшую людей печальную судьбу. Лишь наемные аркебузники вернулись к себе домой – но они не самураи и имеют право на подобный поступок. Желание воинов Ако остаться в замке наполняло каро чувством признательности и придавало ему сил. К несказанному удивлению Оиси, к военным присоединилось множество крестьян и жителей деревни, расположенной под стенами замка. Их разместили в главной башне, исконное назначение которой как раз и состояло в том, чтобы служить укрытием и приютом – не только для родовой знати, но и для всех, кто может пострадать от вторжения неприятеля.

В нынешние времена, когда домены, как правило, переходили из рук в руки мирным путем (даже и по принуждению), простой народ при смене хозяев мало что терял – и потому ни во что не вмешивался. Ведь непокорных ждала жестокая смерть. Но в Ако, похоже, вышло иначе. Как раз накануне прибытия сёгуна, ожидаемого сегодня до захода солнца, обыватели потянулись в замок. Их поведение красноречиво говорило о том, как высоко ценили они милосердие князя Асано. Его спешная несправедливая казнь вызвала у людей возмущение и даже в самых темных душах разбудила готовность к бунту. Подобная преданность мирных жителей была удивительна и необычна.