48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
Ник молчит. Вес произнесенных обещаний давит на плечи, и на мгновение становится страшно, не много ли я на себя беру? Справлюсь с парой сотен отборных хулиганов?
Да! Однозначно да!
И я тут же отбрасываю сомнения в сторону.
— Ты действительно хочешь остаться со мной, в Эдмундсе? В этом чертовом Эдмундсе?
— А ты всё еще сомневаешься? — срывается с губ быстрее, чем могу я слова удержать.
Ник медлит, ожидая. И я будто снова вижу расползающиеся по льду в его глазах трещины. Мы так и не говорили о случившемся. Иногда я сама не знаю, смогу ли простить себя за сам факт, что решилась на подобное. Переписанный
— Я так и не успела извиниться, — говорю я, поднимая глаза и понимая, пусть лучше Ник сожрет меня своими упреками, чем чувство вины. — Прости. Обещаю, что больше не сбегу.
Ник смотрит мягче. Лед тает, превращаясь в синее море. Раньше в нем бушевали штормы.
Я невольно делаю пару шагов вперед, прижимаясь щекой в накрахмаленной рубашке. Закрываю глаза. Руки Ника оборачиваются вокруг меня, обнимая.
— Не обещай. Я и так знаю, что не сбежишь, — говорит он, целуя в макушку. А потом добавляет: — Кто тебе теперь позволит.
Я улыбаюсь. От счастья по коже бегут мурашки. Вспоминаю, как раньше мы цеплялись друг к другу, а теперь нашли шаткий мир.
— Но ты ведь говорил, что я раздражаю тебя одним лишь присутствием.
Ник хмыкает.
— И ты верила?
— А почему не должна была? Ты более, чем ясно выражал свои мысли.
— Я заметил тебя с самого первого дня, но чувство самосохранения подсказывало, решись я подойти, ты бы мне так втащила, что ножом в бок показалось бы детской забавой.
Ник смеется. Я уже почти забыла, как звучит его смех. Что-то внутри подсказывает, что этот момент запомнить важно. Теперь я совсем по-другому отношусь к памяти: как много минут, скользящих мимо, мы оказывается не ценим. И в ответ улыбаюсь.
Он опускает голову, чуть отодвигая меня, чтобы видеть. А потом тихо добавляет:
— Когда ты ушла, я признаться был… в бешенстве.
Я закусываю губы.
— Ты злился?
— Безумно, — отвечает Ник.
Зря я спросила. Мне бы стоять молча, да язык прикусить, вот только любопытство всегда было моей слабой стороной.
— Но это не означает, что я отказываюсь от тех слов, что сказал в Хелдшире.
И как ни в чем не бывало, он разворачивается к комоду и принимается приводить в порядок собственные волосы. Замешательство по-видимому отражается на моем лице, потому что Ник, глядя на отражение, испускает тяжелый вздох и словно маленькому ребенку объясняет:
— Несмотря на то, что ты выкинула, принцесса, я своих решений не меняю. Если уж мне суждено втрескаться в упрямую истеричку, с этим остается лишь смириться.
Ник улыбается. Задиристо, довольно.
— Тебе еще повезло, — отвечаю я предельно спокойно, хотя сама пытаюсь справиться со сбившимся дыханием, чувствуя, как в груди все горит и плавится. — Ведь кто-то втрескался в упертого самодура, — принимаю я правила его игры, дотягиваюсь до его уха, отвечая шепотом, словно закольцовывая этот маленький секрет между нами.
— Nous 'etions n'es pour nous rencontrer, — произносит Ник и наклоняется, чтобы зашнуровать ботинки.
— И что это означает?
Он делает шаг вперед, берет за подбородок, оставляя на губах легкий поцелуй и отвечает:
— Расскажу вечером. А насчет Эдмундса — обсудим.
Он подхватывает ключи от машины с комода, ловко перекидывая их через пальцы.
— Куда ты сегодня? — спрашиваю
я.— Ты же знаешь.
Трибунал. Очередное заседание. Мы старались на эту тему не говорить, но, как и солнце, поднимающееся с утра, реальность не скроешь. Она наступает вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет.
От утренней игривости во взгляде не остается и следа.
— Эй, — тихо зовет Ник, и я подхожу ближе, обнимая его за талию. Утыкаюсь носом в изгиб его плеча. — Все будет хорошо. Это ведь не первое заседание.
Ник обвивает меня руками, целуя в макушку.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — по-детски капризно ною я. — Я уже теряла тебя однажды и не хочу расставаться даже на пару часов.
Он обнимает меня крепче, и я комкаю в пальцах ткань его рубашки.
— Все будет в порядке, Веснушка. Скоро все закончится.
Он ведет носом по шее, зарываясь лицом в мои волосы, и, обхватив двумя руками мое лицо, смотрит прямо в глаза.
— Тем более тебе нечего бояться, ты же видела, даже если мне стереть память, я все равно возвращаюсь к тебе.
— Дурацкая шутка.
Ник в ответ смеется.
— Пусть так, но зато ты улыбаешься. Я скоро вернусь.
Он разжимает пальцы, делая шаг назад, но я не отпускаю его руку. Еще один раз порывисто прижимаясь к губам и тихо выдыхаю, ощущая, как трепещут внутри слова, что так давно должны были быть сказаны.
— Я люблю тебя.
Сквозь поцелуй Ник улыбается.
Мне чудится шум колес. Будто несколько десятков машин одновременно рвут тишину шуршанием и гулом моторов. Сначала я думаю, сон. Прогоняю эти мысли. Но потом поднимаюсь и гляжу на часы на стене, показывающие полдень. Вот уж не думала, что прилягу на пару минут, а пройдет уже больше часа.
Звук повторяется. Стараясь не поддаваться панике, я заставляю себя выглянуть в окно.
Сердце пропускает удар, я сглатываю, на каком-то уже инстинктивном уровне чувствуя опасность. Площадь перед центральным входом Эдмундса заставлена грузовиками. Достаю из кармана телефон и набираю номер Ника, но он не отвечает, и с каждым гудком внутри стелется знакомое беспокойство, когтями царапающее душу.
— Если бы он знал, предупредил, — успокаиваю я саму себя, не замечая, как беспокойно меряю шагами комнату. Что-то не так. И мне это совершенно не нравится.
Собрав наспех самое важное, я покидаю комнату и проскальзываю мимо охраны незамеченной. Кто бы мог подумать, что сбежать окажется так просто. Вокруг такая суета и столпотворение, что даже не приходится прятаться. Вот только неизвестность давит на плечи так, что кажется еще немного и прижмет к земле. А еще ощущение дежавю, от которого я никак не могу избавиться.
Еще раз набрав Ника, я слушаю пустые гудки и в отчаянье бросаю телефон обратно в сумку. Ловлю такси.
Машина останавливается в квартале от здания министерства обороны, где должно происходить слушание по делу отца. Меня трясет. Как обычно бывало перед дракой. Глядя на серое здание, внутри поднимается настоящий вихрь из злобы, отчаянья и безнадежности перед махиной, которая может стереть любого с лица земли.
Вокруг тихо. Даже подозрительно.
А потом задние двери распахиваются. Толпа вытекает наружу, образовав живой коридор. К выходу подгоняют несколько автомобилей. Сначала я вижу, как выводят отца. Он не замечает меня в толпе, потому что по сторонам даже не смотрит.