48 улик
Шрифт:
Я нервно рассмеялась, чувствуя, как грудь сдавило от тревоги. Элк не отрывал от меня своих блестящих змеиных глаз. Это приводило в замешательство и волновало.
– Джорджина, нам с вами столько всего нужно сказать друг другу. В конце-то концов.
Он произнес это с шутливым упреком, словно я отрицала нечто абсолютно очевидное.
Не спорю, нам с Элком на удивление легко было вместе, мы общались непринужденно. Началось это еще в мастерской М. в колледже – с нашей первой встречи. Конечно, у нас была общая тема для разговора – М., но не только. В сущности, М. послужила отправной точкой для наших отношений.
Велик
– Папы и домработницы нет дома. Мы будем одни.
– Одни! Отлично.
Элк просиял от радости.
Мое лицо опалил жар. Я совсем не собиралась говорить то, что сказала. «Одни» – не то слово, что я подразумевала.
– Первый «вечерний чай» в моей жизни. – Элк подмигнул мне.
И вот благоуханным октябрьским днем ровно в половине пятого вечера Элк постучался в дверь нашего дома. Я в волнении ждала его где-то с трех часов.
Боялась, что Элк не придет, и боялась, что Элк придет.
Первый сюрприз: Элк явился не в своем обычном замызганном комбинезоне, а в джинсах и куртке, которые довольно плотно облегали его бочкообразную фигуру. С шеи свисала на кожаном ремешке резная деревянная фигурка совы, по-видимому индейской работы. Держался он с небрежной развязностью, его седоватые волнистые волосы до плеч и бакенбарды отливали искусственным блеском.
Нервничая, я смущенно поприветствовала его. Элк ступил в холл и заморгал, оглядываясь вокруг: явно был поражен размерами дома, а возможно, и мрачным величием его интерьера в тюдоровском стиле. Но, будучи художником, бунтарем, мачо до мозга костей и стойким противником всего буржуазного, он не мог удержаться от шутливых сардонических реплик.
– Так, так, мисс Джорджина Фулмер! Значит, вам и вашей сестре посчастливилось родиться в обеспеченной семье?
При упоминании М. я чуть поморщилась, но сумела добродушно рассмеяться и дерзко, в духе молодой девицы с характером из романтической комедии, парировала:
– Вы правы, мы родились в обеспеченной семье. Так уж получилось. А могли бы родиться и в не обеспеченной семье.
Мне казалось, что мой ответ – верх остроумия, но Элк лишь снисходительно передернул плечами.
– Не извиняйтесь, Джорджина. Я тоже родился не в бедности – в среде верхушки американского среднего класса, но, когда мне исполнилось восемнадцать, без сожаления расстался с комфортом.
Не дожидаясь приглашения, Элк бесцеремонно прошел мимо меня и, заглянув в гостиную, тихо присвистнул.
– Что это здесь у вас? Антиквариат? Резная мебель из красного дерева? Восточный ковер? Прямо как в музее.
– Ну, вообще-то, мы редко бываем в этой комнате…
– Оно и видно. Попахивает формальдегидом.
Казалось, он без конца грубит. Я стояла и смотрела ему в спину, и ощущение было такое, будто я по глупости открыла дверь и теперь не знаю, как ее закрыть. Неужели я первый раз в жизни пригласила в отчий дом друга? Мужчину?
Поздно, Джорджина. Только дурой себя выставишь.
…и впрямь опрометчивая дура.
Я не предлагала Элку посмотреть
дом, пальцем не пошевелила, чтобы включить свет в сумрачных помещениях первого этажа, а он, все так же бесцеремонно, уже направился к следующей комнате, которую мама величала «салоном». С любопытством оглядел картины в рамах на стенах, толстый китайский ковер, диваны и стулья с бархатной обивкой, фортепиано «Стейнвей».– Боже! Какой роскошный рояль. Настоящий? – Он резко поднял крышку на клавиатуре, которую не открывали много лет, нажал на одну клавишу, на другую, огласив комнату скрипучими звуками. – Расстроен.
Я прикусила губу, чтобы не пролепетать в оправдание какую-нибудь глупость. Вот скажите, в чем секрет власти нахрапистых мужланов? Наглые грубияны, они всем остальным внушают чувство незащищенности, вынуждают извиняться за то, что мы их разочаровываем. И какое мне дело до того, что пианино М. расстроено?
– Вы играете на фортепиано, Джорджина?
Джорджина. Мое имя, слетевшее с губ Элка, произвело на меня странный эффект. Я испытывала слабость, трепет, волнение предвкушения, желание дико расхохотаться.
Хотя при этом думала: «Да, этот человек манипулирует тобой. Он проник в дом, куда ему путь заказан. Будь осторожна!»
Смущаясь, словно подросток, я пробормотала в ответ что-то маловразумительное, предпочитая больше не острить.
– А М. играла на фортепиано?
На первый взгляд вопрос как будто случайный, но я вся внутренне напряглась.
– Толком нет. Очень скоро бросила. Я занималась на много лет дольше.
Безобидная ложь мгновенно сорвалась с моего языка, да так непринужденно, что Элк, казалось, в нее поверил. Меня распирало от ликования. Я была как воздушный шар, наполненный гелием, – вот-вот взмою ввысь.
Так легко, думала я. Нам с Элком так легко вместе.
– Хм, а это что? – Элк заметил пейзаж на стене в массивной золоченой раме. Он приблизился к картине, прищурился. – Блейклок? [33] В самом деле?
Безликий пейзаж в темных тонах: затянутое облаками небо, неясные силуэты высоких разлапистых вязов на берегу небольшого озера. Картина сама по себе была небольшая, а в золоченой раме казалась еще меньше. Для меня оставалось загадкой, зачем кому-то запечатлевать на холсте столь невыразительный уголок сельской природы. Это полотно всю жизнь мелькало у меня перед глазами, и я его не замечала.
33
Ральф Альберт Блейклок (1847–1919) – американский художник-романтик, писал в основном пейзажи.
Не желая показаться невежественной, я осторожно сказала Элку:
– Думаю, да. Блейклок. Эта картина всегда здесь висела.
– Блейклок. Ральф Альберт Блейклок. Американский художник девятнадцатого века, писал в готическом стиле. Это, конечно, не самая значительная его работа, но все равно довольно ценная.
Довольно ценная. Я плохо представляла, что это значит: пятьсот долларов, пятьсот тысяч долларов? В лавке старьевщика эта картина, я уверена, стоила бы не больше двадцати пяти долларов.