5/4 накануне тишины
Шрифт:
Непохожесть на смертных. Как легко достигалась она! Какую небрежную, скачущую походку обеспечивали молодым жилистым ногам
толстые подошвы на микропоре!..
— В своей непохожести на прочих вы были похожи друг на друга, как несусветно размножившиеся копии одного нелепого оригинала, — тут же вставил Внешний Цахилганов. — В своих красных носках, пламенеющих под короткими, узкими штанинами, вы были похожи на скачущих по стране стрекулистов.
— То есть? — ввязался в разговор с собою Цахилганов.
— …На мелких мошенников, воображающих себя крупными.
— А, — равнодушно пожал он
потому и не рядились в надменные белые рубашки,
в эти строгие чёрные костюмы,
столь торжественные, что в них — хоть в гроб клади.
Случайно оговорившись, Цахилганов суеверно покосился на узкую больничную кушетку.
Ох, уж это memento — ох, уж эта mori!!!
Но когда ты помнишь о смерти, ты не живёшь. А когда живёшь, то совсем не помнишь о какой-то там безносой особе. Точно, точно: чем безоглядней живёшь, тем дальше от тебя эта ходячая костяная рухлядь с нержавейкой наперевес –
косильщица — ещё — более — неутомимая — чем — граф — Толстой.
— …Со своими огненными щиколотками вы бегали по стране Советов на платформенных копытах, будто новоявленные бесы, только что выскочившие из преисподней, — невозмутимо продолжил Цахилганов Внешний, бесцеремонно загоняя разговор в прежнее русло. — Да, выпущенные из преисподней нечаянно своими отцами — уже зажиревшими, пресыщенными коммунистами, ненавидимыми
— видимыми — хорошо — видимыми —
народом…
— Стоп! Константин Константиныч Цахилганов был как раз не таков! Совсем даже не таков! Не нам его расшифровывать, — погрозил зеркалу Цахилганов. — Потому как не обладает никто полнотой сведений об отце моём. Этот человек слишком о многом вынужден был молчать.
— Сложен был… Константин Константиныч.
— Хорошо сложен, — охотно кивнул Цахилганов. — Весьма.
Что правда, то правда.
— И бегал среди вас ещё один, с крашеными абрикосовыми волосами. Совмещённый. Как общественный туалет, в котором рухнула перегородка между «м» и «ж».
— Он среди всех бегал, — раздражённо оборвал Цахилганов себя Внешнего. — Журналистишка. Сначала — мелкий, а потом — крупный. Да, бегал среди всех! Причём, так продуктивно, что именно он добежал до самых верхов,
— когда — в — России — дерутся — белые — и — красные — то — побеждают — голубые — такой — вот — роковой — триколор — получается — у — нас — неизбежно.
— …Митька Рудый. Его звали Митька Рудый, — с нажимом уточнил Цахилганов Внешний. — Каждый раз ты стираешь его из памяти усилием воли, будто ластиком, чтобы забыть последний ваш разговор. Совсем недавний.
Ну — что — за — чушь — всё — упирается — и — упирается — мысленный — разговор — в — какого-то — абрикоса.
— Не
хочешь, значит, помнить о том, что он теперь — большой человек, — понял Внешний. — Что именно он проектирует будущее страны.— У Митьки Рудого, этого главного архитектора российского будущего, свои хозяева. За океаном. Он давно не сам по себе! Хотя голова у него всегда была не плохая. А всё остальное — кто, кого, где и куда — для меня не имеет никакого значения. И хватит про это.
— Изволь! — охотно согласился Внешний. — Сделаем вид, что Рудого будто и нет… Итак, вы — новые бесы, носились тогда по ненавидимой вами стране, живущей под красным флагом, и озирались, подняв воротники, стараясь быть чужими в ней. Тогда это было модно.
Вы — пустили — красный — цвет — себе — под — ноги — вы — истоптали — исплясали — поистёрли — его — до — дыр.
— Потому что неуютно, — вздохнул Цахилганов, вовсе не собирающийся ссориться с собою же, а значит — с миром, — неуютно быть свободными в стране несвобод, созданных во имя мифической свободы трудовой черни. То есть — во имя самого малоразумного и самого нетребовательного большинства, которому свобода противопоказана в принципе… Ну, на кой ляд ей свобода и что бы она делала с нею — моя бабка, железнодорожная путейщица? Нет. Мы не пошли путём стада.
Глупого стада…
— Вы пошли путём другого стада. Безумного.
Цахилганов больше не возражал себе, только ещё посвистал немного.
The sun so hot i froze to death,
Susanna, don’t you cry…
— В стране несвобод вы стали создавать свои собственные крошечные свободы, — продолжил Внешний равнодушно — равнодушно, брезгливо, медленно. — …Да, тогда, в нетерпении, фарцуя, примеряя импортные шмотки, переплачивая, опасно балуясь с валютой, вы стали создавать собственные, маленькие, совсем самодеятельные
— деятельные — и — весьма —
квадратно-гнездовые свободы — для себя:
камерные такие свободы,
заключённые в четырёхугольники обеспеченных квартир,
похожих на души,
и в своих четырёхугольных душах,
похожих на обеспеченные квартиры.
— Свободы, заключённые в..? — живо переспросил Цахилганов с табурета. — Что есть заключённая свобода? Свобода — зэк? Хха.
Хха. Хха.
Он и вправду закашлялся от деланного смеха.
А потом задумался.
Свобода… Она приживалась и в клетках душ, и в клетках квартир, но обретала вскоре дикие признаки разнузданности,
— Птица… — проговорила Любовь тревожно. — Это она,
— ибо — свобода — не — любит — границ — а — значит — способна — развиваясь — и — развиваясь — разнести — вдрызг — в — клочья — всё — и — вся — а — именно — быстрые — союзы — сердец — брачные — узы — родственные — связи — правительства — государства — континенты — планеты — гаметы — настоящее — и — будущее — и — всё — всё — всё — тому — же — совершенно — подобное —