90-е: Шоу должно продолжаться 15

Короче, тоскливо в таком будет сразу жить. Надо хотя бы обои переклеить.

Я подошел к ближайшей стене, потянул за отвалившийся угол. Здоровенный кусок обоев с треском оторвался. Частично обнажая старые газеты.

— Ни фига себе, какой это год вообще? — Бельфегор подскочил к стене и принялся пристально изучать, что там за буквы и цифры под заголовком газеты «Труд».

— А прикиньте, если вместо обоев комнату газетами обклеить, прикольно же будет? — сказал Бегемот. — Я помню, когда был мелким, родаки делали ремонт. И газетам, такие, стену заклеивают. А я спрашиваю: «Это вы чтобы перед сном всегда было, что почитать?»

— Тук-тук? — Макс осторожно заглянул в комнату. — Я что, опоздал? И что у вас все нараспашку?

— А у нас просто день неслыханной щедрости, — засмеялся я. — Заходи, кто хочет.

— Ага, бери, что найдешь! — подхватил Бегемот.

— Ребят, вы извините, я раньше правда не мог, — виноватым тоном сказал Макс. — Обещал с Оксаной по магазинам сходить, и…

— Кстати, Макс, — я резко повернулся к нему. — У меня же к тебе есть один важный и серьезный разговор…

Глава 16

Макс слушал меня, и лицо его каменело, превращаясь в жутковатую холодную маску. Мы еще и стояли посреди пустой гулкой комнаты. Бегемота с Бельфегором я бесцеремонно выпроводил на улицу. И так вот мы и стояли. Драматично даже где-то.

«Если бы это была сцена из фильма, — как-то отстраненно подумал я, — то камера сейчас должна была бы медленно совершать вокруг нас круговые облеты. И с каждым кругом лицо Макса становилось бы бледнее и бледнее».

— Собственно, это все, — сказал я, скомкав свой рассказ до сухого изложения фактов.

— Этого не может быть, — с трудом разлепив губы, проговорил он, а потом резко потряс головой. — Нет-нет, я не хочу сказать, что ты врешь. Мне просто…

— Не хочется в это верить? — понимающе хмыкнул я.

Макс промолчал, гляди в пол.

— Штандер, штандер, штандеренок! Надоедливый ребенок… — раздался с улицы хор девчачьих голосов.

Макс молчал где-то с минуту. Я его не торопил и не тормошил. Просто стоял напротив, как молчаливая тень.

— Знаешь, что меня в ней зацепило? — нарушил молчание Макс и сдвинулся, наконец, с места. Подошел к окну, приоткрыл пошире скрипнувшие рамы. — Она вообще на других не похожа. Я ее одну по имени отличаю. Остальных… Обычно стараюсь называть как-то нейтрально — зайка, там, солнышко. Они все классные очень, но такие одинаковые. А тут — Оксана. Мне сначала стремно как-то было. Она же страшненькая. Ну, все надо мной прикалываются. Типа, Макс всегда с красотками мутит, а тут у него крокодильчик. И ноги короткие, и задница… такая себе. Ну и вообще с ней как-то прикольно. Она, прикинь, даже не в курсе была, что у меня родители богатые.

«Уверен, что не в курсе?» — подумал я, но вслух ничего говорить не стал.

— Она когда в Геленджик к нам приехала, и ее ребята приняли, мне сразу так легко стало, — Макс взгромоздился на подоконник открытого окна. Смотрел он мимо меня, в стену напротив. На обтрепанные обои, хранящие следы шифоньера с коробками и чемоданами наверху. Хех. Я вдруг подумал, что эта стена похожа сейчас на что-то очень жуткое постапокалиптическое. Как пепельный силуэт…

— Мы когда домой ехали, в поезде… — медленно проговорил он, и глаза его затуманились, как будто он где-то там на внутренней поверхности черепа просматривал кинохронику воспоминаний. — Ну, из Ростова… Я так четко осознал, что мне наконец-то… хорошо. Что я нашел свою девчонку. Я же как-то… Ай, да что там! Всегда смотрел на тебя с Евой, и меня такая зависть грызла. Как вы друг на друга смотрите, как вы всегда на одной стороне. А тут появилась Оксана, и я на себе почувствовал, как это может быть. Всякие там прошлые телки, Дашка, там. Катька. У них сиськи-задница отличные, и сами вроде свойские, но с ними все время чувствуешь себя как будто по канату идешь. Никогда не знаешь, когда они играют, а когда нет. А Оксанка такая искренняя…

Тут его лицо стало мрачным.

— Казалась, — глухо закончил он. — Я думал, что вот она-то мне никогда не врет. Но тут… Замужем. И ребенок. Ни фига себе…

Макс снова стал отстраненным и замолчал.

— … три! Четыре! Пять! Шесть! — хором считали во дворе играющие девчонки.

— Что мне делать, Вов? — спросил Макс и наконец-то посмотрел на меня. — Вот реально, что, а? Дай какой-нибудь совет, я просто в ступоре…

— А какой совет тут можно дать? — пожал плечами я. — Поговорить с Оксаной начистоту? Сказать, что все знаешь про мужа и ребенка? Во всяком случае, я бы, наверное, именно так сделал. И решение принял, когда посмотрел бы, как она отреагирует.

— Да я не об этом, — Макс издал звук, похожий одновременно на всхлип и на смешок. — Ты когда еще только начал рассказывать, я сразу подумал, что как только выйду отсюда, найду ее и пошлю на хрен. Да блин! Я, можно сказать, в нее влюбился за ее искренность, а она мне врала все время! Да еще и вот так! Ты знаешь, что она вообще о себе рассказывала?

— Ну так, в общих чертах, — сказал я. — Не могу сказать, что слушал внимательно, просто в какой-то момент мне показалось, что где-то мелькнуло… гм… несовпадение. Вот я и решил проехаться до Вологды.

— Она говорила, что учится на журфаке, — хмыкнул Макс. — И что собирается перевестись из Питера в Новокивневск, чтобы дальше учиться. Говорила, что ее воспитывала мама в одиночку. И что отца своего она даже не знала никогда. Блин, ну вот зачем это вообще все?

Макс снова посмотрел на меня и сжал кулаки.

— Я реально не понимаю… — а теперь руки ее упали бессильными плетьми.

— Ну как, — я пожал плечами. — Тебе было стыдно за ее не слишком конкурентную задницу, а ей — за неудачное замужество.

Лицо Макса снова стало задумчивым. Она зашевелил губами, будто репетировал какую-то свою речь. Или представлял, какую речь должна была задвинуть Оксана, когда рассказывала бы о себе настоящей.

Ну да, что-то вроде «здрасьте, я сбежала из взамужа и бросила ребенка, потому что мне стало скучно, я не нагулялась и захотела более веселой и прикольной жизни».

Кстати, в принципе, не так уж и плохо звучит. Не сказал бы, что здесь, в девяностые, подобный заход сразу бы гарантировал тебе остракизм и всеобщее «фууу!» Особенно в нашей компании. Здесь у парней и девчонок ситуации, прямо скажем, очень разные…

— Ребенок… — Макс повернулся и посмотрел в окно. Во двор. Где на детской площадке голосила дворовая ребятня. Явно не вся, а только те, кого не отправили в лагерь, не увезли на дачу или не придумали еще какой-нибудь прикольный способ провести лето.

— Вообще, конечно, я думал про детей, — сказал вдруг Макс. — Я лично считаю, что мне нужно как минимум двое. А лучше трое. Им тогда веселее будет.

«О сколько нам открытий чудных…» — подумал я.

Вообще было в этом что-то трогательное, конечно. Когда видишь патлатых нефоров, лабающих рок с разной степенью успешности, как-то даже не задумываешься о том, что эти парни вообще собой представляют в личной жизни. Априори кажется, что они живут одним днем, бухают как не в себя, а семья и дети — это вообще у них где-то на последних местах реальности. На деле же… все не так однозначно.

Понятно, что Макс пока что довольно плохо себе представляет, что такое дети, а особенно — много детей. Я слушал, как он мечтательно разглагольствует о большой семье, шумных совместных вечерах, играх и всем подобном, и понимал, что это он свое мажорное, но одинокое детство вот так компенсирует. Макс был единственным-обожаемым ребенком богатых, но очень занятых родителей. И довольно долго по этому поводу комплексовал. Мол, его самого никто не любит и не ценит, а общаются с ним только потому, что у него предки богатые, холодос всегда забит под самый верх, а еще и студия оборудованная. И на него до сих пор это накатывает. Но сейчас сильно реже, чем раньше. Мне, по правде говоря, никогда не была близка тема заныривать в свое детство в поисках каких-то там проблем. Ну, ясно, что у каждого там есть какая-то боль, кто-то что-то сказал обидное. Или сделал. Мама наругала, батя подзатыльник выписал, не разобравшись. Но теперь-то это в прошлом, смысл размахивать детскими проблемами, как флагом? Помнится, случился у нас в компашке, в моем прошлом-будущем, целый период, когда кто-то, кажется, Костян, сходил на несколько приемов к психологу и поднял как-то на посиделках тему детских комплексом и проблем, растущих из отношений с родителями. И вот тогда всех как растаращило, копаться в воспоминаниях. «О, точно, это я мудак не потому что мудак! А просто батя в тот раз на катке мне при всех звиздюлей отвесил…»