99-й
Шрифт:
«Тише! Хватит сходить с ума!» — ее серьезный взгляд заставил меня вздрогнуть, не говоря уже про шепот. Она провела по моей щеке пальцами, словно успокаивая, после чего вновь нарисовала на своем лице улыбку. — «Я просто хочу помочь. Тебе, себе, всем остальным…»
«Как?!» — на этот раз я перешел на шепот, но выражение моего лица показывало мой шок и удивление. Ее слова не казались мне логичными. Тем не менее, она, погладив меня по голове, показала пальцем на стену, медленно отходя к кабинке.
«Поглазей на сафиритовые плиты, пока твоя сестренка справляет нужду и делиться с тобой самыми сокровенным секретами. Хоть мне и стыдно, но… это ведь… вполне нормально, верно? Мы ведь брат и сестра, как никак.» — с этим запросом, она закрыла за собой двери кабинки нажатием одной
— «На кой-черт ты убиваешь людей?» Это звучало грубо, но сестра не постеснялась ответить.
«Я не собиралась никого убивать, если бы не обстоятельства! Поступи я иначе, и тогда никто не узнает правды, а Первый поставит мне статус „Плохой“ сестры!» — после этих фраз произошла небольшая пауза. Мне пришлось слушать легкое журчание воды и сдерживать стыд, углубляя свой взгляд в очередную сафиритовую плиту. В каждой плите… В глубине плит я мог заметить свое отражение. Как только я убеждался в этом, я переходил к следующей плите. Журчание прекратилось, а Девяносто восьмая смущенно произнесла: «Прости.», слегка поджав ноги. — «У меня не было других вариантов. Я хотела рассказать обо всем этом тебе, но… я усомнилась. Побоялась. Потому я обратилась к Семьдесят восьмому, который занимался архивацией всех новых файлов в библиотеке. Мы встретились с ним глубокой ночью, когда мне захотелось пойти в туалет, и тогда я рассказала ему про все это. Про файл и прочие вещи. Он хотел донести это до Первого, а не оставить в секрете, и я уже не говорю про то, что он упомянет меня в своем отчете! А это не есть хорошо. К моему счастью… Мама помогла мне. Я… дождалась Семьдесят восьмого по пути к капсуле… Я перерезала его горло использованным скальпелем и закрыла его в капсуле. Это… я не хотела так поступать, но это было необходимо.»
«В каком смысле… „Мама“ помогла?» — я не поспевал за цепочкой событий и пытался запомнить все детали, продолжая вглядываться в пластины. Это занятие становилось на столько… гипнотизирующим, что я забывал о течении времени. И даже после ее рассказа, я не позволял себе верить в ее слова. Я знаю, чего она хочет и что она сделала. Тем не менее, она продолжала, быстро ответив мне на вопрос.
«Продолжай рассматривать плиты и поймешь, как она помогла мне.» — не знаю, зачем, но я продолжал делать то, что она говорит, вслушиваясь в ее рассказ. Я мог видеть сквозь щель, как она слегка болтала ногами, продолжая сидеть в кабинке. — «Мама дала мне не только скальпель, но и какую-то таблетку, которая, по ее словам, могла „слегка отравить“. Я подкинула ее в свою упаковку с десертом, а ее…»
Я стукнул по дверям кабинки, заставив Девяносто восьмую замолчать. Кто-то шел сюда, если мой слух меня не обманывал. Спустя несколько секунд, двери открылись. Шестьдесят второй вошел внутрь, слегка усмехнувшись, после чего заметил гладкие ноги моей сестры через проем. Это заставило его удивиться. Он бы мог не заметить мою сестру, если бы не ее легкий писк удивления и испуга.
«И с каких это пор тебе, сестра, разрешено ходить в мужские уборные?» — спросил он строгим тоном, устремив свой взгляд на двери кабинки. Мне пришлось привлечь его внимание и объясниться перед ним. А если быть точнее… солгать. Я должен был солгать.
«Нам сказали находиться в парах! Это я и делаю… Как видишь.» — мои слова не вызвали особой реакции у Шестьдесят второго. Он лишь усмехнулся, стуча по дверям кабинки, пока моя сестра собиралась выходить
«Ты еще в кабинке с ней посиди, умник.» — его слова звучали как оскорбление, хоть он и говорил это в шутку. Девяносто восьмая уже открыла двери в кабинку, поправляя на себе штаны, разглядывая своего брата с недовольным лицом и краской. — «Если уж на то пошло, то можно было подождать ее снаружи.»
«Я…» —
ее дыхание перехватило, когда она подняла руку. Я не понял, что произошло с ней, пока не услышал отчетливый звон. Из ее штанины вывалилась отвертка. Та самая, которую она уронила в моей капсуле. Которой она пыталась меня убить. Мы боялись пошевелиться, разглядывая удивленное лицо Шестьдесят второго.«Это…» — он не постеснялся поднять отвертку с пола и разглядеть ее. Выражение его лица поспешно менялось, после чего он устремил свой взгляд на мою сестру, стоящую за моей спиной. Он был в ужасе, и это ужас… медленно переходил в гнев. В ярость. — «Так это ты…»
«П-послушай! Все не так…» — Теперь моя сестра не могла выкрутиться из этой ситуации, но эта ситуация… Все пошло не так, как я предполагал. Шестьдесят второй возвышался надо мной с сестрой по росту, а мериться с ним силой было бесполезно. Он бросил отвертку в сторону и устремился вперед, одним ударом откинув меня в сторону. Удар был таким сильным, что я едва мог прийти в себя после него. Повернув голову, я увидел… как Шестьдесят второй душит мою сестру, прижимая ее к полу. Девяносто восьмая пыталась бороться с ним, но она была беспомощна против его огромных, мускулистых рук.
«Плевать на Первого… Ты не заслуживаешь наказания от его рук!» — пока он угрожал ей, не сдерживая тона, моя сестра пыталась сделать хоть один глоток воздуха, задыхаясь. Я мог видеть ее слезы… Она плакала, беспомощно впиваясь ногтями в его руки. — «Я сам лично… тебя придушу. Змея… Тварь! Убийца!»
Моя сестра взглянула на меня своим глазом, продолжая лить слезы. Я… я был в ужасе. В страхе. Я не знал, что делать! Все мое тело оцепенело, пока я наблюдал за тем, как лицо моей сестры бледнеет. Я мог прочитать по ее губам… Она говорила мне…
«Бра… тик…» — вышло из нее едва различимым шепотом. Она звала на помощь. И она… она показывала глазами на что-то… Я…
Отвертка лежала рядом со мной… и я не побоялся взять ее в руку, сжав рукоять так сильно, как только можно. Я взял себя в руки, смёл страх и ринулся на своего брата, прыгнув на него с дикими криками. Оказавшись у него на спине, я начал бить его отверткой в грудь так сильно, как только это возможно, вслушиваясь в его хриплые крики агонии. Даже когда он пытался ударить меня и скинуть меня со спины, схватив меня за рубашку, я продолжал колоть его грудь отверткой снова и снова, оглушая его своими яростными криками. Последний удар был самым сильным из всех. Я направил его в шею, пронзив его горло и позвоночник. Этот удар был смертельным, и, спустя секунду… брат упал на пол. Девяносто восьмая лежала под ним, закатив глаза. Кровь Шестьдесят второго лилась на ее рубашку мощными струями. Мои руки дрожали, медленно окрашиваясь в красный. В ужасе и шоке, я пытался вернуть ее к жизни, надавливая на ее грудь руками со всей возможной силой, стараясь сделать искусственное дыхание. Все мое тело дрожало, в глазах темнело… Последнее, что я помню — окровавленное, бездыханное тело Шестьдесят второго. А потом — темнота.
Мое сердце билось так сильно, что я отчетливо слышал каждый стук сквозь свой глубокий сон. Словно оно было готово вырваться наружу или разорваться на куски. И оно так билось не от того, что я потерял сознание или устал. Нет. Оно так билось… от страха. Билось быстрее и быстрее, не успокаиваясь ни на минуту. Я слышал голоса, плач, крики… Словно самый страшный кошмар, который я не могу увидеть, услышать, запомнить. Я его чувствую, и это чувство останется во мне клеймом. По спине пробегали мурашки. Я чувствовал холодный металл, касающийся моих ключиц и спины. Это заставило меня приоткрыть глаза и пошевелиться. Я вновь лежал на медицинском столе, прикованный магнитными наручами, без рубашки на теле. Меня окружили мои братья и сестры, лица которых я едва мог распознать. Первый, Вторая, Тридцатая, Тридцать Третья, Девяностый… Они все разглядывали меня с серьезными, шокированными лицами… или даже со слезами. Все вокруг меня кружилось и вертелось, и я не мог сосредоточить взгляда. Я не знал, что происходит, потому мне пришлось закрыть глаза, кривя лицо от головной боли.