А с платформы говорят…

Ба-бах!

Раздался ужасный звук битого стекла, на пол посыпались осколки. Неужто граната? Я мигом ринулась на пол, дернув за руку супруга. Однако все было не так страшно: никакой гранаты не было и в помине — в угол комнаты влетел футбольный мяч.

— Ох! — воскликнула воспитательница. — Вы, уж пожалуйста, нас извините…

Высунувшись в окно, она прокричала:

— Сергей! А ну давай сюда, быстро!

Сергеем оказался подросток лет четырнадцати, довольно рослый, но худощавый, с копной темно-русых кудрявых волос на голове. Пока воспитательница отчитывала его в коридоре, мы с Гошей нервно переговаривались о том о сем, думая об одном и том же: «Кто же из детей станет нашим приемным ребенком?»

А всего через месяц в нашем доме появился… нет, не милый трехлетний пухляш и не принцесса с бантиками, а четырнадцатилетний басящий подросток, внешне чем-то напоминающий моего бывшего подопечного Сережку Лютикова. И звали его так же.

Да-да, пообщавшись поближе к ершистым, угрюмым и угловатым Сережкой в детском доме, мы вместе с мужем решили: мяч влетел в окно не случайно, это был знак: «Возьмите меня домой!». Пусть хотя бы оставшиеся четыре года у парня будет детство и родители. В конце концов, он же тоже еще ребенок, хоть и на голову меня выше, и имеет право на любящую семью.

Гошины родители приняли наш выбор с большой радостью. А вот некоторые «мимопроходилы» были недовольны.

— Зря Вы так сделали, Георгий Константинович, ой, зря, — качала головой одна из соседок по подъезду, случайно встретив моего мужа на улице. — Дети — они сейчас такие, трудные, ой трудные, а уж детдомовские-то… Ох задаст он вам жару с Галиной Антоновной, помяните мое слово!

— А мне, знаете ли, с детства трудные задачки нравятся, — меланхолично ответил Гоша, точным броском отправляя пакет в мусорный контейнер. — Чем сложнее, тем интереснее. — И, не удостоив соседку даже взглядом, он помахал Сережке: — Пойдем, сынок!

Вопреки страшилкам, которые нам рассказывали про переходный возраст, наша новая жизнь была очень интересной. Сережка не хамил, не ругался, исправно посещал школу и делал уроки. Правда, разговоры у нас с ним поначалу не особо клеились. Свежеприобретенный сынок ограничивался короткими фразами: «Здравствуйте», «Спасибо, было вкусно, я пойду помою посуду», «Спокойной ночи» и отсиживался у себя в комнате.

Однако со временем и не без участия Гошиных родителей мы нашли общий язык с ершистым подростком и теперь могли втроем болтать без умолку обо всем на свете. Мамой и папой он нас не звал, но мы и не обижались: в школе приемных родителей нас предупреждали, что должно пройти время.

Лето мы провели на даче, где Сережка под руководством Гошиного папы научился косить траву, удить рыбку и собирать грибы. Поведал ему мой свекор и историю о якобы оторванном в школе ухе. Сережка покатывался со смеху. Я же, слушая рассказ свекра краем уха, улыбалась, вспоминая казус с Виленой Марковной, и перебирала в памяти другие свои приключения в Ленинграде семидесятых… Мое путешествие в СССР снова закончилось.

А может быть, не насовсем?