… а, так вот и текём тут себе, да …

Когда в сарае стало слишком холодно, мы перешли на кушетку в кухне.

На ночь я плотно закрывал двустворчатую дверь между кухней и комнатой, где спали родители и мои брат с сестрой.

Не потому, что мы каждую ночь занимались любовью, а чтобы они там не знали в какую ночь мы это делаем.

На танцах в КЭМЗе Ольга редко танцевала – слишком большой живот, а вокруг прыгают не глядя куда.

Её светло-коричневая мини-дублёнка тоже стала застёгиваться с трудом.

Однажды ночью она начала плакать, что я её совсем разлюбил такую.

Но это неправда, мне её было жалко и хотелось защитить от всего.

Она плакала, пока не заставила меня заняться с ней любовью.

И было хорошо, только приходилось очень осторожничать, чтоб никак животу не повредить.

Через четыре дня Ольга родила мою первую дочь – Елену.

Дети цветы жизни, пока не распищатся…

Нашу Ленку-мордочку

Выброшу я в форточку,

Чтоб она не плакала…

Маленькие груди Ольги оказались весьма млекообильными. После кормления приходилось даже сдаивать в стакан излишки.

Ну, конечно же, она добилась, чтобы и я попробовал.

О вкусах не спорят, но что эти младенцы в нём нашли? Пастеризованное и то лучше.

Тётя Нина сказала, что ребёнка надо обязательно окрестить.

Мы понесли Ленку в какую-то хату в районе двенадцатой школы. Во дворе было много народу.

Вобщем, церковь, но без креста – типа, подпольная.

Внутри тоже – хата хатой, только мебели нет.

Ребёнка вынули из конверта, наскоро смочили, чтоб заревела и выдали крестик.

Я и думать об этом забыл, но в январе Лёня, начальник нашего участка и он же комсорг цеха, созвал после работы комсомольское собрание в кабинете начальства, чтобы объявить, что из горкома сообщили, что я был в церкви, окрестил ребёнка и мне надо объявить выговор, как несознательному комсомольцу.

Все сразу проголосовали «за», но посочувствовали, что я не исключён и у меня ещё десять лет будут вычитать из зарплаты комсомольские взносы.

Позже я узнал, что поп-креститель каждый месяц должен сдавать списки посетителей его хаты. Вот те и подпольщик.

А в феврале я проштрафился ещё больше.

Лёха ехал в город Коростень, привезти электрогитары для КЭМЗа.

Я тоже хотел с ним поехать, но когда начал отпрашиваться в цеху, мне сказали подождать начальника.

Когда в проходе Механического показалась чёрная шинель Лебедева, я вышел ему навстречу, но у него, как видно, спина ещё недостаточно распрямилась, или накануне слишком прямой была, и он сказал мне «нет».

Тут меня зло взяло и я ушёл, всё равно ещё не переодевался. А Лёха, оказывается, уже уехал.

Вобщем, мне за этот день прогул поставили и вышел приказ начальника цеха за нарушение трудовой дисциплины на три месяца перевести меня на нижеоплачиваемую должность – подсобником в Кузнечном цеху завода КПВРЗ.

Вы лучше лес рубите на гробы —

в прорыв идут штрафные батальоны…

В кузнечном цеху станки не гудят, там гахкают гидравлические молоты и сотрясают бетонный пол, в жерлах печей ревёт пламя форсунок, раскаляя железные болванки внутри печей до алой белизны.

Ещё вентиляторы воют в круглых коробах с намордниками из сетки. У тех вентиляторов размах лопастей метровый – раз рубанёт и… Вот для того и сетки.

Короче, лучше Кузнечного места не найти, если занимаешься вокалом. Ори – сколько влезет, никто тебя не слышит. Вот и я – сам себя не слышу, но ору:

О, мами,

О, мами-мами блу,

О мами блу…

Но это я ору, пока мой напарник Боря узнаёт сколько чего на сегодня грузить.

Борю тоже перевели в подсобники за нарушение трудовой дисциплины, но он в этом цеху местный – кузнец из Кузнечного.

Ему лет за тридцать, светловолосый, невысокий. И не скажешь, что кузнец.

Залетел за пребывание в нетрезвом виде.

Наша работа – загружать болванки в печи.

Болванки мы берём в крайнем крыле Кузнечного. Это куски осей от колёсных пар вагонов и локомотивов нарезанные газосварщиками в первую смену.

Болванки, конечно, неподъёмные, поэтому тут есть тельферный кран.

Я их цепляю захватом-клещами, а Боря орудует кнопками пульта, что висит с крана, и переправляет их на вагонетку.

Там я их направляю и придерживаю, пока расстегнётся захват.

Так загружаем несколько рядов. В зависимости от длины, а значит и веса болванок, потому что вагонетку по узко проложенным рельсам нам самим же и толкать.

Мы выталкиваем её в основной корпус на поворотный круг. Он похож на крышку канализационного люка, но он подвижный.

Мы проворачиваем на нём нашу вагонетку на 90 градусов и катим дальше по рельсам узкоколейки до нужной печи.

Самое трудное – сдвинуть вагонетку с места; тут приходится упираться рогом, а когда начнёт потихоньку двигаться, то всё – ты наша!

Перед жерлом печи – полка.

Прикрывая лицо от огненного жара в печи, Боря ставит на полку трубу-ролик, шириной в полметра.

На ролик мы взваливаем продолговатую лопату с приподнятыми бортиками, чтобы болванки не скатывались по сторонам.

Рукоять лопаты длиной метров пять. Она не из железа, а стальная, сечением шесть на четыре сантиметра.

Заканчивается рукоять поперечиной, за которую могут ухватить двое рабочих – по одному с каждой стороны от рукояти.