… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Когда я обернулся к ней, она лежала тесно скрестив руки на груди. Холодно!
Пришлось перебраться под покрывало.
Возни с трусиками оказалось не меньше, чем с халатом.
И вот мы оба голые.
Жарко!
А потом…
Потом она бешено извивалась подо мной, отталкивала мои руки.
Мне оставалось только тереться между её ляжек и об кустик волос не зная что к чему, но чувствуя – ещё немного и…
О!
Опять вывернулась…
( … я бы смог, честное
В ту ночь кукушка в ходиках на кухне сошла с ума и выскакивала со своим «ку-ку» каждые две минуты, и вот уже кукует шесть и сейчас Оля встанет собираться в школу, и мне пора по-быстрому одеваться и уходить, пока не вернулась тётя Нина …)
Конечно, мы позволили себе хоть и не всё, но чересчур много.
Мы зашли слишком далеко и нам не осталось пути обратно.
Просто провожаниями уже не отделаться. Объятий с поцелуями слишком мало.
Но где?
И когда?
Седьмого ноября, сказала Ольга, после демонстрации, которую Оля пройдёт со своей школой и дядя Коля отвезёт её и тётю Нину в своё село.
Это значит, что ей – не отвертеться; кукушке – не спугнуть меня.
Вся ночь – наша.
Седьмого утром я зашёл за ней – мы тоже выйдем в город.
Она наводила марафет – карандашом по бровям, тушью по векам.
Мы были одни, но когда я полез с объятиями, она отклонилась и сказала – зачем?
Хата и так будет наша, вот только…
Я обмер – неужто скажет, что у неё менструация?
Короче, если я хочу чтоб было, ну, сам знаю что, то я должен выполнить одно условие.
– Что? Говори!
Сейчас, перед выходом в город, она накрасит мне глаза.
Ни хрена себе!..
Хотя хорошо, что не менструация…
Геракл бы меня понял. Его – победителя немейского льва, лернейской гидры, критского быка и прочих чудищ, одна бабёнка, Омфала, заставила обрядиться в женское платье и прясть куделю в гинекее, поправ всякое мужское достоинство.
Хоть в чём-то и я сравняюсь с этим нечеловечески сильным полубогом.
Я – согласен!
Синие тени положила она мне на веки, чёрной полоской туши провела стрелки поверх ресниц.
И мы вышли в город.
( … это теперь, после «голубых» и «розовых» революций, после возведения Элтона Джона в рыцарский чин, после душки пирата Джека Воробья люди стали понятливее.
В те времена им требовалось два, а то и три взгляда, чтоб догадаться что во мне что-то не так.
Потом кто пожимал плечами, а кто-то смеялся …)
Боря Сакун, вышедший из своей пятиэтажки на Зеленчаке, бодро приветствовал меня, но, приглядевшись, вдруг поменялся в лице.
Неподдельный испуг исказил поношенные черты лица мастера, недопроизнесённое «волосатик!» застряло в глотке и он убежал обратно в здание своего места жительства.
( … а ведь это человек переживший разгул бандитизма со всякими там «чёрными кошками» в послевоенном
Конотопе!Или именно поэтому?..)
– Ты больной и не лечишься,– без обиняков заявила встреченная нами моя младшая сестра Наташа.
…а мне плевать – мне очень хочется…
В Центральном парке на Миру Ольга достала свою косметичку и смыла с меня раскраску.
Хватит Гераклом прикидываться.
Потом подошла Чепина подружка Нина со своей подружкой Ирой и они втроём ушли поискать место для курения.
Ко мне подвалили знакомые хлопцы с Посёлка.
Они уже полным ходом праздновали. Им было хорошо.
Они хотели, чтобы и Орфею с Посёлка тоже было хорошо.
Они содрали крышку с непочатой винной бутылки и протянули её мне.
За всё в этой жизни приходится платить, даже за популярность.
Я прощально посмотрел на солнце, запрокинул бутылку и начал пить с горл'a.
Потом бутылка пошла по кругу.
Потом мы пошли к гастроному ещё за вином.
Потом мне стало плохо и я ушёл домой.
Проснулся я в маленьком сарае на железной кровати, что перекочевала на место «явы», когда Архипенки съехали в свою квартиру.
Мой «дачный» сезон уже миновал, но кровать оставалась в сарае. И, кстати, оказалась очень кстати.
Проснулся я в плаще и обуви, но это не важно – кровать без белья.
Важно, что я не проспал. Сегодня мы играем прощальные танцы в Парке.
Только туда ещё надо дойти, а меня так корёжит, во рту пакостно сургучный привкус и ломит в затылке.
Я всё-таки дошёл, когда все уже таскали аппаратуру.
Лёха начал возбухать, что я опаздываю и Ольга тоже прицепилась: «Куда ты там делся?»
Я объяснил, что мне очень плохо и Лёха сказал, что мне надо выпить и – пройдёт.
Меня передёрнуло от одной лишь мысли, но Ольга с Лёхой стали смеяться, а Юрк'o – тот с виду пацан, который у Ольги в адьютантах, сгонял в гастроном и принёс вино.
Я заставил себя сделать несколько глотков и – о, чудо! —я ожил.
Всё как рукой сняло.
Ольга, Лёха и Юрк'o допили бальзам и мы начали играть танцы.
Танцы закончены, аппаратура перевезена в кассу.
Мы с Ольгой вышли из Парка и, свернув налево, прошли до её переулка.
Вот и третья хата от угла.
Я по-хозяйски подвожу Ольгу к калитке и она вдруг – отшатывается…
По возрасту я на два года старше Ольги, но мне всегда казалось, что наоборот.
Она знала больше всего того, что я вычитал в книгах. И у неё был авторитет.
Если кого-то из подружек нашего окружения задевали посторонние чувихи, то она обращалась к Ольге за помощью. Ольга шла и ставила тупых на место.