… а, так вот и текём тут себе, да …

Он стал тереться об меня сзади. Очередь непонимающе оглядывалась. Я безучастно стоял с сумкой на одном плече и портфелем в другой руке.

Неприглядную сцену прекратило появление автобуса с надписью «Полёт» на борту.

По пути в Борисполь я не отвечал на недоуменные взгляды попутчиков, возвращаясь умственным взором к тому, чего не подсмотрела тогда ещё не установленная камера наблюдения в пустом мужском туалете автовокзала.

Я подошёл к наклонному корыту общего писсуара и высыпал туда горчично-коричневый порошок всей «дури», что была при мне. Упаковочный лист бумаги я смял и бросил в урну.

Всё по канонам криминальных фильмов с участием Бельмондо в главной роли.

( … так что меня можно программировать не только текстом, но и через фильмы тоже.

В дальнейшей жизни, вплоть до текущего момента, я не курил ни «дури», ни анаши, ни «дряни» ни иже с ними …)

В аэропорту Борисполя я сдал багаж в неавтоматическую камеру хранения – пускай проверят и убедятся, что нет смысле тереть об меня своих ханыг-провокаторов.

Билет до Одессы на пролетающий из Москвы самолёт стоил 17 руб., что не превышало остававшейся у меня для прожития до аванса на стройках города-порта Южный суммы в 20 руб.

Одесский аэропорт я в темноте не разглядел и оттуда автобусом доехал до автовокзала, который оказался абсолютной копией киевского и где все кассы были уже заперты, но камера хранения ещё работала и в зале ожидания имелись скамьи для ночёвки сидя.

Конечно же, я чувствовал себя победителем, поскольку, несмотря ни на что, сумел прорваться через Киев. Головокружение от успеха заверяло меня в полной своей неуязвимости.

Возвращение к реальному положению вещей оказалось не слишком приятным, когда к заднему выходу потянулась разрозненная шеренга пассажиров на первый утренний автобус, минуя, друг за другом, то место, где в полудрёме сидел я, откинув, с демонстративной наглостью победителя, голову на беззащитно открытой всем и вся шее поверх спинки скамьи.

Боль от иглы правее кадыка заставила меня ухватится за кожу в районе сонной артерии.

Разумеется, никакой иглы там не оказалось, но ощущение глубоко вонзённой или, скорее, впопыхах выдернутой оттуда иглы долго не проходило.

Ближайшие полчаса я морщился и потирал пустую шею.

В кассе мне ответили, что в Южный отсюда рейсов нет, туда ходят автобусы местного сообщения и мне нужно на автостанцию номер три у Нового базара.

Добравшись туда и стоя перед расписанием, где в разные часы повторялась строка «Южный», «Южный», «Южный» – я решил, что до отъезда должен прогуляться по Одессе, ведь это ж – боже ж ты чёрт побери мой!! – Одесса-мама!

Ё-моё! Я – в Одессе!

В конце небольшого зала стояли всего пара секций автоматических камер хранения. Все ячейки оказались запертыми, за исключением одной в верхнем ряду.

Я положил туда вещи, набрал шифр, опустил в щель 15 копеек и захлопнул дверцу. Она не запиралась, вот почему и камера свободна.

Я достал портфель, вынул документы и рассовал по внутренним карманам пиджака, потом поставил портфель обратно и потихоньку прикрыл дверцу, чтобы та не распахивалась.

На гребне подкатывающей эйфории я вышел из автостанции в Одессу.

Не каждому выпадает в жизни испытать полное счастье.

Я – счастливчик; более того – могу указать время и место испытанного мною абсолютного счастья. Это те несколько часов моего первого выхода в Одессу.

Улицы, по которым я шёл, наполнялись радостными бликами солнца.

Я был частью всего вокруг и всё было частью меня в этом незнакомом городе, где каждый узнавал меня и все так давно меня ждали.

Мне передавалось о чём думают люди и я мысленно отвечал им.

Вот идёт навстречу женщина, радуясь собственной красоте.

Что ж, есть чему! Ах, хороша!

И она победно расцветает.

Но у меня есть Ира.

Женщина грустнеет и потупясь проходит мимо.

Скучающему кавказцу средних лет я подбрасываю мысль: «Э, Джавад! Помню твой удар кинжалом!»

И плечи его горестно осели, он, дёрнув усом, заугрюмился от нежданно всплывшего воспоминания про вероломный выпад неизвестного ему Джавада.

Ладно, не будем о грустном!

Мимо спешит быстроногая стайка пионерского звена в алых галстуках и белых рубашках. Спешат на торжества по случаю прибытия меня.

Я захожу в большой книжный магазин, сделать выбор на будущее. Общаюсь с продавцами и посетителями не раскрывая рта.

Прохожу по знаменитой лестнице с памятником Ришелье, который не кардинал.

В зелёной роще неподалёку опять пионеры, но другое звено и мне уже приходится подать голос – слишком уж увлеклись наблюдением обыденных вагонов с товарами для порта.

– Пионеры! Кораблю красивее вагонов! – кричу я им.

Они, оглянувшись, улыбаются – узнали меня.

Таксист отвозит меня в ресторан «Братислава», который днём столовая; показывает откуда надо заходить по будням, но сегодня праздник – мой приезд; и он тоже знает, что это долгожданный я.

Помыв руки и освежив лицо под краном в туалете, я подымаюсь на верхний этаж.

Официантка приносит суп. На скатерти заглаженная утюгом складка. Я провожу по ней ладонью – складка исчезает.

Ну, ещё бы – после стольких пелёнок могу разглаживать простым возложеньем рук.

Я приступаю есть рыбный суп по рецептам портового города. Зал пуст.

Неподалёку возвышение с колонками и усилителями ресторанной группы.

Что бы такое послушать? Ну, пусть будет «Smokie».

Я щёлкаю пальцами. Тишина.

Что такое? Я не всемогущий?!! Или по другому включается?

И тут меня охватывает сокрушительное, как нежданный удар, чувство просчёта. Где-то допущен непоправимый просчёт. Где-то я ошибся.

Не могу есть суп. Рис превратился в мелко дроблёные ракушки и те осели на дно тарелки слоем мелких перламутровых осколков.

Где-то я ошибся. Что-то я забыл. Но что?

Я начинаю ходить от стола к столу. Подошедшей официантке объясняю, что я не могу есть, я что-то забыл.

– Что?

– Я забыл пиджак в туалете,– говорю я первое, что взбрело на ум.

И в этот миг дверь в зал приоткрывается и аккуратненький пенсионер объявляет, что меня зовут в раздевалку.