А. Смолин, ведьмак. Цикл

Родька заметил, что на полке шкафа нет фотографии Светки, невероятно шустро, цепляясь лапками за ручки отделений, вскарабкался наверх и облегченно вздохнул, поняв, что никуда она не делась и никто ее не выкинул.

Он дыхнул на стеклышко, протер его и поставил фото так, как оно стояло до того.

— Вот — хозяйка, — заявил он мне. — Сразу видно. И прикрикнет, если чего, и похвалит, коли заслужил. А эта рыжая чего? Только жрать горазда да глотку драть.

— Ты сейчас о чем конкретно? — привстав, чуть смутился я, вспомнив, что творилось в комнате, когда мы потушили свет.

— Да все у нее вечно виноватые, все у нее дураки, она одна умная, — пояснил Родька. — А у самой за душой нет ничего, только портки драные. Нет, хозяин, я тебе так скажу…

— Ты давай помолчи, — посоветовал я ему, слезая с кровати и аккуратно снимая волос Женьки с подушки. — Позволь мне самому решать с кем жить, как и когда. И пустой конверт из вон того ящика дай. Да не этого, а вон того.

— Ясно, что дело твое, хозяин, — продолжал бубнить Родька, выполняя мое указание. — Но и ко мне прислушиваться тоже не мешает. У меня глазок — смотрок, я на пять верст вглубь земного чрева вижу!

— У тебя глаз, как фара на «Запорожце», потому что круглый и светится в темноте, — возразил я слуге, убирая волос в конверт. — И вообще — много ты воли взял, мой мохнатый друг! Давно фановые трубы с подъездными не чистил?

Черт, я ему эту фразу стал говорить так часто, что он к ней, похоже, просто привык. И впрямь сдать его снова в аренду Вавиле Силычу, что ли? В профилактических целях.

Интересно, а чем ему так Светка по душе пришлась? Он же ее ни разу даже не видел своими глазами. Хотя на фотографии она получилась здорово, что есть — то есть. Это мы тогда ей специально фотосессию заказывали, у профессионального фотографа. Дорого вышло, но очень качественно.

Но это все ладно, это все лирика. Надо о более прозаических делах подумать. Я так понял, через пару дней ко мне наведается та, кто мне иголку с порчей в дверь воткнула, и неплохо бы ее встретить честь по чести, с оркестром и всем таким прочим. А именно — с теми, кто сможет квалифицированно получить у нее интересующую меня информацию. Я сам, боюсь, недостаточно опытен в данных вопросах, так что нужна помощь со стороны. А именно — надо побеспокоить госпожу Ряжскую. У нее такие кадры есть. Например — Алеша. Сдается мне, он большой мастак в данной области. Нет, еще есть Стас, у которого тоже имеется должок передо мной, но его я пока приберегу. Он отлично умеет считать, и оказав один раз помощь бескорыстно, за ранее оказанные мной ему услуги, потом непременно выставит счет за последующие. Но даже не в этом беда, деньги — это только деньги, тем более что сейчас они у меня есть. В следующий раз он может мне просто отказать, если сочтет что моя просьба может повредить его карьере. Свой человек в органах — великое дело, пусть даже и на такой, вроде бы незначительной должности, его надо беречь. Никогда не знаешь, когда такая помощь пригодится. В России живем, а в ней от сумы и тюрьмы зарекаться не стоит никогда и никому.

Так что — Ряжская. Заодно и проверим, как далеко простирается ее расположение ко мне. И еще… Она до сих пор не знает, кто я такой на самом деле. Догадывается — наверняка. Но не более того. Она, небось, и слова-то такого как «ведьмак» не слышала, думает, что я какой-нибудь колдун или знахарь. Так пусть узнает, почему нет? Вот и выясним, готова ли она далее общаться с тем, кого на белом свете нет. Я с теми, кто мою голову собирался забрать, либеральничать не стану. Прав Хозяин Кладбища, нет в мире Ночи сочувствия к тем, кто тебя убить хотел. Ты его пожалеешь, а он только над тобой посмеется и завтра умнее да злее будет. Так что наказать их надо как следует. И тут мне опять понадобятся люди Ольги Михайловны, потому как Нифонтов на такое не пойдет. Ему по штату не положено. А вот Алешу вряд ли остановят должностные инструкции и министерские положения, они для него не писаны.

В общем — завтракать и в путь. А по дороге на работу я ей и звякну, хоть бы даже с родного Гоголевского. Тем более что денек сегодня обещает быть просто замечательным, в смысле погоды, утром такого дня приятно минут на десять приземлиться на лавочке и подышать чуть влажным и каким-то особенно пряным осенним воздухом, в котором неведомым образом сплелись запахи, которые вроде бы не должны соседствовать. Тут тебе и прелая листва, и влажная земля, и чад из недалекой чебуречной, и автомобильные выхлопы. Какофония ароматов, но вместе со всем остальным, с остатками желтой листвы на деревьях, с детьми, деловито спешащими в школу, с женщинами, невероятно грациозно вышагивающими на своих «шпильках» по бульвару, они образуют нечто такое, что обычно называют «московской осенью». А еще — тучи наконец ушли, и небо сияет той пронзительной чистотой и синевой, какая бывает только в этом городе и только в последние дни октября, незадолго до того, как Москву закружит в белизне первой метели новой зимы.

Собственно, так и сделал. Купив в давно знакомой мне закусочной очередной «хот-дог» (холодильник и в самом деле оказался почти пустой, не врал Родька), я бодро сжевал его, стряхнул крошки с галстука, погладил себя по животу и достал смартфон. Ну да, для дам ее круга час ранний, но, с другой стороны, солнце встало, а, значит, и людям спать нечего.

— Мое почтение, Ольга Михайловна, — бодро проорал я в трубку, когда, к моему величайшему удивлению, Ряжская сняла ее после второго гудка. — Как там у Грибоедова? «Едва рассвет, и я у ваших ног».

— Не так, — звонко рассмеялась Ряжская. — «Чуть свет, уж на ногах! И я у ваших ног!». Но на фоне нынешней бездуховности уже тот факт радостен, что ты знаешь классиков. Доброе утро.

— Не разбудил ли? — вложив в голос все сочувствие, поинтересовался я. — Прямо ломал голову — не слишком рано звоню?

— Я встаю в шесть утра, — кротко объяснила мне собеседница. — Ты наверняка в это время еще дремлешь, а я уже бодрствую. Деньги не любят тех, кто долго спит. Они любят энергичных и целеустремленных.

— Не видать мне большого капитала, — вздохнул я. — Ленив больно.

— Не скажу, что сейчас сильно занята, поскольку стою в пробке, но и особо временем не располагаю, надо с кое-какими документами поработать. Что хотел, Саша?

— Во-первых узнать — как там госпожа Вагнер? — решил не лупить просьбой прямо в лоб я. — Надеюсь, ваша вчерашняя беседа заставила ее пересмотреть планы в отношении меня?

— Не сказала бы, — досадливо цокнула языком женщина. — У Яны есть одна очень скверная черта — когда она чует запах денег, то становится неуправляемой. Причем даже неважно, о каких суммах идет речь. Тут как с собакой Павлова — прозвучало слово «прибыль», и все — обильное слюнотечение, глаза навыкате, виляние хвостом и все остальное, что полагается. Так что, боюсь, она тебя еще будет некоторое время донимать своими визитами.

— Надеюсь, только своими? — немного встревожился я. — Просто не хотелось бы общаться с крепкими ребятами, обладающими внешностью истинных арийцев.

— Почему «арийцев»? — изумилась Ряжская.

— Ну она же Вагнер, — пояснил я. — Значит, и безопасность у нее должна состоять из Мюллеров, Шульцев и Рихтеров. Или Рихертов, фиг его знает, как правильно.

— До такого не дойдет, ручаюсь, — снова засмеялась моя собеседница. — Не переживай. Вагнеры знают, что ты под моей защитой, а значит, случись что с тобой, ответ придется держать передо мной. Точнее — перед моим мужем. Это им ни к чему. И даже более чем ни к чему, поверь. Но вот от муторности непосредственно общения с Яной я тебя, увы, избавить не смогу. Извини.

— Ну это не страшно, — заверил ее я. — Главное, меня никто не будет хватать, сажать в машину с тонированными стеклами и увозить за пределы Москвы, дабы пытать в подвале.

— Ты смотришь слишком много русских сериалов, — заметила Ряжская. — Такого в настоящей жизни не бывает, по крайней мере теперь. Есть другие, куда более эффективные способы заставить человека сделать то, что тебе нужно. Начиная от денег, которые работают почти всегда, и заканчивая административным ресурсом. Но это неважно, тебе подобное знать и не нужно.