Achtung! Manager in der Luft!
Шрифт:
Я же потратил три ночи, но научил комбата ВНОС и его подчиненных пользоваться протрактором, которые у них были, но аккуратно лежали в фирменной коробочке. С них заботливо стирали пыль, передавали по инвентаризации, но зачем они были нужны — оставалось загадкой для командиров отдельных постов. Другое дело секундомер! Им можно замерить скорость бега на короткие дистанции, например, до щели, и учитывать его при приближении авиации противника, чтобы вовремя унести ноги в укрытие. А то, что с их помощью можно быстро определить место цели, курс и ее скорость, то об этом упоминалось, конечно, в наставлениях. Но это было давно и неправда. В общем, отрепетировали мы одновременное пеленгование из трех и более точек звукового сигнала. «Создали» и напечатали в корпусной типографии планшеты, научились давать летчикам решенный треугольник сближения с целью, а не пеленг на нее двадцатиминутной давности. Пеленг второй свежестью не обладает! Три ночи подряд тренировались, и, наконец, вот что крест треугольник, животворящий, творит, нас вывели на девятку «Хейнкелей», следующих неторопливо к будущему городу-герою Одессе. А уже вслед за нами туда целых два звена
Тут еще генерал-майор Егоров, командующий корпусом, оборонявшем Измаильское направление, который достаточно безразлично относился к деятельности нашего полка, типа, мой штаб не бомбят, и ладно, после разгрома нами кавалерийской и двух пехотных дивизий под Галацем зачастил в наш штаб. Честно говоря, в полку его не любили, причем сильно. Он, во многом, способствовал тому, что первого командира нашего полка, майора Ильина, который и создал полк, выдрессировал летчиков и все службы, довел боеготовность до очень высокого уровня, от командования отстранили, а затем и сняли с должности инструктора по технике пилотирования отдела ВВС 5-й армии. Правда, в армии Потапова отдел был, а ВВС не было. Так вот, Егоров на заседании Военного Совета округа отрицательно отозвался о деятельности Ильина, что шума много, а толку никакого. Одни аварии да блуждания. В апреле один из связных самолетов пересек румынскую границу и там упал. Летчик и механик благополучно вышли на советскую территорию. А теперь он зачастил к нам. В момент скандала с командующим он присутствовал. От кого получил задание — совершенно непонятно. Внешний вид у него был несколько своеобразный, больше всего он мне напоминал «Кузьмича», лесника из «Особенностей», но столько водки он не пил. В пьяном безобразии я его никогда не видел, и по утрам воду не хлестал.
С авиацией на Аккермане наступал полный коллапс: две формируемые дивизии на аэродроме Теплица (шесть полков) ускоренным порядком вывозились в Северо-Кавказский Военный округ. Лишь малое число этих летчиков убыло в Мелитополь и сумели пересесть на «Яки» в сентябре месяце. Пополнения в полк не поступало, вообще, ни техника, ни люди. И даже ЗиП на штатные машины не приходил. Пока обходились тем, что имелось на месте, тем более, что в мае одну большую заявку сумели полностью закрыть. На смену двигателей. Но менять приходилось по ходу пьесы. И, хотя наш участок фронта оставался единственным на территории СССР, где новую границу враг перейти не сумел, даже к середине июля, но об этом никто даже и не заикался. На фоне «успехов» 14-го корпуса — остальные части РККА просто бежали. Хотя это было совсем не так. Они дрались, но эффективного сопротивления оказать не могли. Лишь 15-го июля до Болгарийки добрались кинооператоры «СоюзКиноЖурнала». Но там находилась одна 4-я эскадрилья капитана Савенко. Они сняли несколько эпизодов о жизни нашего полка, однако не упомянув того факта, что здесь границу держат. Все это вычеркнули и вырезали из диалогов. Скорее всего потому, что уже был издан приказ об отходе на рубежи Днестра. 19-го июля полк начал перебазирование на полевые площадки под Тирасполем. Удерживать приморский плацдарм не стали. Наша эскадрилья перелетела в печально известную Беляевку, лишившись возможности защищать Одессу с моря.
В первую очередь исчез ПАРМ, полковые ремонтные мастерские, и весь ЗиП для «ишаков», складированный там. Во-вторых, четыре батареи 37-мм пушек ближнего прикрытия аэроузла уехали в неизвестном направлении. И две эскадрильи: 4-я и 3-я, оставшиеся на непосредственном прикрытии отхода 14-го корпуса. Корпус отходил мучительно долго, у эскадрилий, в условиях отсутствия централизованного снабжения, достаточно быстро кончилось топливо и боеприпасы, восемь машин 4-й пришлось сжечь, а третья эскадрилья сумела вывезти матчасть из Аккермана, покинув эту территорию только 29-го июля.
Так как какие-либо капониры отсутствовали, самолеты: 12 «ишаков» и два «МиГа» рассовали между домами и накрыли стоянки сетями. Проживали в домах местных жителей, и не летали. Техники ехали сюда восемь суток. За время нашего «отсутствия» 14-й корпус потерял большую часть личного состава, в основном, из-за бомбардировок, но несмотря на это был направлен в район Умани. 28-го ко мне в комнату буквально ворвалась Вика, они прорвались, но на нее было страшно смотреть: грязная, смертельно уставшая, и вся в слезах. До этого мы даже не разговаривали много дней.
— Жив! Что происходит? Почему?
— Это то, почему тебе сказали, что требуется уехать. Теперь поздно, ты — военнослужащая. И твоя судьба тебе больше не принадлежит. Сейчас попрошу хозяйку растопить баньку и натаскаю воды. А пока — поешь.
— Почему нас бросили?
— Вас не бросили, вас отправили в тыл, вот только топлива в машинах было мало.
— Да, мы, в основном, шли пешком. И тащили инструменты на себе.
Я открыл банку с рыбой, из вещмешка достал хлеба и столовые принадлежности. Все свое ношу с собой. Положил все на стол и вышел договориться с хозяйкой о бане или кипятке. Затопили баньку, в которой вымылось человек тридцать. Максимыч, мой техник, сразу после бани отправился к самолетам. Там с ним и переговорили насчет кормового бензобака.
— Как ты считаешь, Максимыч, есть возможность быстро его вытащить, если что? Его-то можно и автомашиной отправить, да и выбросить
просто, потом найдем. А двух человек или 120–140 килограммов на небольшое расстояние там перевезти можно. Что скажешь?— Ну, если вот тут вот высверлить заклепки, то бак снимается, можно на винты потом поставить.
— Вот так и сделай.
Из Беляевки успели выполнить всего три вылета, и опять пришел приказ менять место дислокации, да еще и с «осложнениями». Место клевое — город Первомайск. Это восточнее Умани. Задача — удержать переправы на Южном Буге, дать возможность отойти частям 6-й и 12-й армий на восток, которые немцы пытаются окружить под Уманью. Аэродромов там нет. Эскадрилью расположили в Сухом Ташлыке в трех километрах от станции Юзефполь. Но 25 июля военный совет Юго-Западного фронта выступил с инициативой передать 6-ю и 12-ю армии в состав Южного фронта, не упомянув в донесении в Ставку, что отдавать, прикрывавшие их ранее, 44-ю и 64-ю авиадивизии из состава Юго-Западного фронта они не собираются. У командования Южным фронтом Тюленева, под рукой оказался только наш полк, которого и бросили на съедение. Полк был лучшим на Южном фронте, когда действовал со стационара и в условиях наличия сети ВНОС. Батальон, с которым мы вместе базировались, во-первых, сворачивался дольше нас, понес серьезные потери, так как нас вывели, а во-вторых, был включен в систему обороны Одессы. Полк остался «голым», и начал стачиваться.
30-го июля мы смогли поднять в воздух 14 машин из сорока, и каким-то образом удалось не дать разбомбить переправы и мосты. 1-го августа бои в воздухе достигли апогея, в них полк потерял 6 машин и четырех летчиков-ветеранов полка. Второго августа мы были вынуждены сами бомбить переправы, чтобы сорвать захват Первомайска, к которому с юга и с севера устремились танки и мотопехота противника. Части 18-й армии были выбиты из города, а нам с Максимычем пришлось выбрасывать кормовой бак и туда втиснулась Вика и он. Наш аэродром оказался захвачен 16-й танковой дивизией. Общий приказ был прорываться на юг, туда и полетели. Обнаружили аэродром возле Вознесенска, сели там. Всего две машины, моя да Хохлова. Нам же пришлось топливные баки извлекать, остальные вылетели раньше, летели в этом направлении, но мы их не обнаружили. Удалось связаться со штабом 9-й армии, который находился в тот момент в Николаеве. Оттуда получили приказ перелететь к ним, без всякого объяснения причин. Там на аэродроме и нашли своих, тех, кто остался от полка. Было нас не слишком много: 21 человек летного состава, два техника и одна вооруженка. Мы тут же побежали искать кормовые танки, и через час самолеты были готовы к вылету.
Вдвоем с Хохловым выполнили еще два полета, снимая все, что происходит на севере. Провели два безрезультатных боя. Облачность мешала, противник, получив отпор, предпочитал не связываться, а уходить. Вечером появился Мягков, но с петлицами старшего политрука. Вот это номер! Он сообщил, что командира сняли и собираются отдать под суд за утерю управления полком. Всем составом ринулись в штаб армии, и не к прокурору, а напрямую к командующему. Черевиченко такого не ожидал, тем более, что он не интересовался: кто ему в клювике принес свежие сведения. Заюлил, что это только проверка, ничего большего. Должен же командующий армией знать, что происходит в войсках. Тогда Мягков показал ему приказ по фронту, что с 26-го июня полк к 9-й армии вообще не относится, он — фронтового подчинения. То есть Черевиченко дал приказ арестовать командира полка авиации Южфронта, и сменил ему командование. Оказывается, у Южфронта есть командующий авиацией, но жутко стеснительный, и перечить бывшему командующему округом он не хочет, ибо это же взять на себя ответственность! А командующий Южфронтом, некто Тюленев, всю жизнь служил в паркетном Московском округе и ему этот участок попросту незнаком. Имея одиннадцать дней для развертывания фронта, он так и не усилил передовые части, допустил два прорыва, что привело к катастрофе всего южного направления. Вот они и скидывали на Черевиченко, который был, ну как бы помягче сказать, большим другом Наркома обороны Тимошенко. Так что полк вынудил Черевиченко отпустить Рудакова из-под ареста. Ну, правда, его отозвали в Москву через буквально три дня, а нам торжественно вручили варяга: Шолохова, но не писателя, а майора. Уж лучше бы собрание сочинений другого Шолохова в библиотеку подарили.
Все взъерошенные вернулись в казарму, но вместе с Борисом Афанасьевичем.
— Мужики, зря вы это сделали, я виноват перед вами, что сунул в эту мясорубку, и не смог сказать тому же Черевиченко, что авиацией так не командуют. Мне требовалось достучаться до Шелухина и настоять на полной комплектации полка. А я этого не сделал. Не могу я так, как Виктор, бить словом и фактом по голове так, чтобы ко мне прислушивались.
— Позывной у Шелухина есть? Долго нас еще по всему фронту гонять будут? От полка ничего не осталось, а никто из «отцов-командиров» прекратить этот произвол не может. Давайте позывной, товарищ майор. Сам поговорю.
Шелухин прилетел к нам из Днепропетровска этой же ночью, и не для того, чтобы устроить нам разнос. У полка более 140 подтвержденных сбитых, да, в последних боях мы теряли машины и людей. Но мы штурмовали танковую дивизию на «ишаках». Он — пожилой мужик, умный, хороший комиссар, но безнадежно отставший от реальности. «Заполнить пространство, постоянное наблюдение, личное мужество, показ примера наземным частям.»
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?
— Представьтесь.
— Младший лейтенант Суворов, старший летчик первой эскадрильи. Здесь собрались остатки некогда лучшего полка Одесского округа, и я не побоюсь сказать, что и лучшего полка ВВС СССР. Такой эффективности, как мы, ни один из других полков не показал. Мы, за трое с небольшим суток, вынесли румынский авиакорпус, и после этого разнесли шесть авиабаз. Мы сорвали наступление противника на фронте где-то в двести пятьдесят километров и разгромили на земле кавалерийскую и две пехотных дивизии. Причем действуя из места постоянной дислокации. Как вы думаете: как нам это удалось?