Ад без жала
Шрифт:
– Смотри-ка ты, - сказал Сократ.
– В Преисподней есть не только сновидения, но и сонливость.
– Еще скажи, что Ад - это сон.
– Таких бездарностей много и без меня.
– Хватит, Сократ!
– Угу. Слова чередуются бесконечно. Чего тебе надо?
– Я хотел покинуть Преисподнюю.
– Помочь не могу. Оставайся в Лимбе или уходи.
– Говори что-то настоящее.
– Хорошо. Говорить с тобой смысла нет. Развернись, найди любую дырку и смотри. Преисподняя видна отовсюду, но из Лимба-Левиафана - лучше всего.
Простофиля, неофит - Бенедикт послушался: все равно скучно, все равно
– Идущих ты знаешь, - отвлек Сократ-Гераклит.
– Ничего нового.
– Вергилий и Данте...
– Ты смотри на двух других.
"Двое других" были замечены, возникли.
– Они словно бы в песочек играют. Строят круги Ада, верно?
– Угу. Тот, щекастый, с лысинкой...
– Седые волосенки до плеч...
– Это Иеремия, ты его не знал. Он строит свой - он это называет Паноптикум, на самом деле это еще и Ад.
– Это не спираль - круги. Они разделены. Движения там нет?
– Правильно. Смотри пристально.
– Вижу. Круги состоят из клеток, в каждой - человек.
– Это не слишком важно. Люди всегда были уединенными, это не тайна. Смотри в центр, ну!
– Он строит башню из темных стекляшек.
– Это - главное. Тот, кто в башне, видит всех, кто в клетках, а они его - нет. Они не знают и не могут знать.
– И при этом они думают, что за ними всегда присматривают, так?
– Умница! Когда Иеремия Бентам описал это, адские судьи - они ленивы - решили, что теперь за Адом не надо следить самим. Кто угодно может смотреть из башни на кого угодно. Иеремия - циник, и он думает, что такая власть необходима на Земле.
– Скучно.
– Угу. Никто и не смотрит. Если те, кто в клетках, узнают...
– ... эту страшную тайну, то... Смешно.
– Да. Они разочаруются - никому они не нужны.
– Никто не хочет знать.
– Молодец!
– Ничего нового. Сам так жил.
– Знал об этом?
– Знал.
– Хотел это знать?
– Да. Это необходимо.
– Возвышает, да?
– Иеремия здесь поэтому?
– Он - циник, такая власть ему очень нравится. Но посмотри на второго.
Второй, темноглазый и лысый, сверкал большими зубами, посмеивался.
– Он проводит палочкой какие-то канальцы. Не понимаю.
– Это Мишель. Смотри, смотри внимательно!
– От башни исходят стволы, потом разветвляются мелко, как корешки. Куда это направлено?
– От башни.
– Я так и думал. Просачивается?
– Он жил в совершенно сумасшедшее время. Ваше было жестоким и радостным, а его - невероятно жестоким, человеку не вместить.
– Наверное, это скучно, если не вместить. Зачем тогда зверствовать, если не наслаждаешься?
– Сладострастная и обезличенная жестокость - его конек, как говорят они, французы. Он действительно строит канальцы, чтобы власть незаметно стекала к каждому - даже если башня пуста.
– Такова Преисподняя?
– И не только она.
– Благодарю.
Тут
он, Гераклит или Сократ или даймон, рассвирепел:– Отделаться от меня хочешь?! Так ни Эфес, ни Афины не отделались. Сиди и смотри!
– Больше не на что.
– Дело твое. Тогда слушай.
Софисты говорили речи хорошо поставленными голосами. У старого нищего был обычный надтреснутый негромкий голос. Теперь он очистился и занял собою все пространство, но звука так и не обрел. Старички сидели под мусорной кучей, а голос создавал свое пространство. Мусорный вал должен был пасть, но этого не случилось. Бенедикт отодвинул железный лист. Башня, идущая пара и пара строителей исчезли, пространство заполнила пыль.
Знай. Это важно, это просто. Когда Иеремия, играючи создал свой Паноптикум, Ад был завершен, и судьи его заскучали. Неизвестно, кто и за кем наблюдал из башни-оси, нужна ли она хоть кому-то. Есть ось, но периферия неподвижна. Сначала было трое посмертных судей. Их тоже звали Минос, Радамант и Эак.
– ... те же...э-э... персонажи - или судьи сменились?
– Я не знаю. Не знаком с ними. Да какая разница?
Мой Платон, сочинитель, написал: трое судей Ада выспрашивают, определяют приговор и направляют душу в следующий, соответствующий ей мир. Так было. Но Платон, заговорив об этом, заставил судей задуматься о себе. Они изменились или ушли - или все изначально было не так, как придумал себе милый Платон. Так вот, было три судьи, три способа окончательной смерти. Можно во сне выпасть из повозки, так и не проснувшись, а повозка не заметит тебя и уедет своим путем - это Первый. Можно остановиться или остановить, удерживать движение - это Второй, он требует много сил. Можно разрушить, превратить в прах - это Третий
– При чем тут Минос, Радамант и Эак?
– Ни при чем.
Вот трое
– Забвение, Зависимость, Ярость.
– Умница!
– Раз, два, три - а где же четвертый?
– Остро! Ты думаешь, он должен быть?
– Это не смерть, это подмены смерти. Сократ ошибся с даймоном - выбрал зависимость. Но афинские важные персоны были в ярости и не замечали этого. Его даймон - ярость, разрушение.
– А не запрет, не остановка? Разве даймон хоть когда-то требовал от тебя что-то делать?
– Нет. Он именно запрещал.
– Кто он?
– А тебе какое дело? не отвлекайся. Четвертый есть.
Это тот, кто уничтожает без следа - как если бы кто-то не существовал вовсе. Он, четвертый, когда-то был главою адских судей и жил на покое, на отшибе
– Минос, Радамант и Эак повинуются Ананке...
Они ее очень хорошо понимают - она нема, бессловесна. Ее мысли - не речь и не действия. Тираны Преисподней знают ее мысли. Смотри. Вот самый темный, самый пыльный угол Ада - за пределами Лимба и Паноптикума, и связей с ним нет
– Кто там?
– Те, кто смог избежать проклятия. Представь, что Эдип действительно и от папочки ушел, и от мамочки ушел, не стал отцеубийцей и кровосмесителем, не родил проклятых детей. Он убежал, жил хорошо, умер спокойно. Никто о нем ничего не знает. Но - не происходит никаких важных событий, которых требовала Ананке. Знаешь, Исмена...
– Дочь Эдипа?
– Да. Она сопротивлялась проклятию и осталась жива - она теперь там! Исмена - единственная, чье имя сохранилось. Все остальные там безымянны, их кара - полное забвение.