Ад
Шрифт:
Для начала я попробовал представить фигуру в пожарном комбинезоне, стоящую возле Паламаренка. Попытался выхватить некоторые ее выразительные черты, чтобы при случае сразу же узнать напавшего. Но человек в мешковатой одежде теряет все личностные характеристики. Это я знал еще со своих военных времен.
Поэтому мысли мои перескочили на Дмитриеву теорию возникновения лавовых гейзеров. Внимательно рассмотрев все детали последних событий, я вынужден был признать, что гипотеза довольно правдоподобна. Невероятна, конечно, но правдоподобна. И, в конце концов, разве правдоподобно все,
Впрочем, я неправильно выразился. Это было не странно. Это было страшно. Или, может, время катастроф срывает с нас все нарощенные нами оболочки, и мы остаемся болтаться голенькими в плаценте представлений, присущих нам от рождения? Однако из этой плаценты иногда выныривают довольно ужасные чудовища…
Я поймал себя на том, что снова вернулся к теории бабешек и даже местами уверовал в нее. Ерунда какая-то. Однако если б действительно имело место наличие таких существ? Из самых недр Земли. Раскаленных до невозможности. Чего бы они тогда боялись?..
Мне почему-то вспомнился вид первого увиденного мной лавового гейзера, испуганное лицо Лианны, безумно-животный вопль Мороза… Мороз?.. Стужа… Холод-Холод!..
— Лариса Леонидовна, — резко обернулся я к насупленной супружеской паре, — скажите, пожалуйста, нет ли где-нибудь на «химии» чего-нибудь подобного хладагентам?
Лялька, чьи мысли, очевидно, были заняты совсем другим, неуверенно пожала плечами:
— А я откуда знаю?
И действительно, откуда ей знать. Она другой химией занимается. Информационной. Может, Мирошник или Пригожа что-нибудь такое слышали? Я уже хотел было обратиться к ним, но остановил себя.
Стоп! Стоп, друг! Ты что, в бред Дмитрия окончательно уверовал?..
А Бабий уже задумчиво жевал своими толстыми губами:
— Есть ли что-то подобное на нефтеперерабатывающем заводе, я не знаю. Но на полигоне, у Беловода, я когда-то видел жидкий азот… А для чего вам это нужно?..
Ему никто не ответил. Само упоминание фамилии Вячеслава Архиповича наполнило меня какой-то печальной тревогой. Где он?.. Что с ним?.. На дне тревоги чуть плескался илистый осадок стыда, за всеми последними событиями я совсем забыл об исчезнувшем профессоре. Будем надеяться, что хоть у него-то все в порядке.
Лялька, очевидно, тоже почувствовала нечто подобное, потому что насупилась еще больше и незрячими глазами уставилась на грязное автобусное стекло. За ним, между разрушенных домов, блуждали одинокие фигуры, слепляющиеся иногда в небольшие группы. Одна из них неподалеку от разрушенной церкви имела явную склонность к веселью, что было неестественно не только с моей, крайне разболтанной, точки зрения, но и с точки зрения любого нормального человека. Если таковые, конечно, здесь еще оставались.
Мирошник, сидевший рядом с Пригожей, обернулся ко мне:
— А ну, сокол ясный, выгляни-ка в окно. Знакомых не видно?
Я и без его напоминаний следил
за взглядом Ляльки, направленным на развеселую компанию. И мне показалось, что одного из ребят в тесноватом для него джинсовом комбинезоне я уже видел рядом с Михаем. Но утверждать этого не мог.— Вы бы еще искали человека не из автобуса, а из самолета. Может, лучше бы вышло.
Мирошник потер нос. Аргумент если не убедил его, то показался довольно весомым. Он коротко, но, как я понял, именно по этому поводу обменялся мнениями с Пригожей. Вследствие этого обмена автобус резко остановился. Дверца, скрипнув, открылась.
Я вопросительно посмотрел на откормленный затылок Пригожи:
— Можно выходить?
— Нужно, — хмуро и не оборачиваясь ответил тот.
— Но только вместе со мной, — прострекотал Мирошник, выпрыгивая из автобуса впереди меня. И это, наверное, стало его первой ошибкой.
Вторую ошибку он допустил тогда, когда решил окончательно взять на себя командование нашим небольшим отрядом. И не только им. Небрежно оглянувшись по сторонам, он подошел к парням, весело галдящим о чем-то.
— Эй, вы, — презрительно скривил Мирошник губы, — кто из вас Михая знает?
Парни молча переглянулись, и один из них уставился на него прищуренными глазами:
— Вообще-то, дядя, здороваться нужно.
Остальные (их было человек шесть) внимательно изучали наш автобус. Один из юнцов, в кожаной жилетке, наброшенной на голое тело, что-то тихо сказал своим приятелям и исчез в уже знакомых мне руинах, над которыми продолжала болтаться зловещая вывеска: «катская контора». Еще один круг моих странствий замкнулся.
— Вот я и говорю для особо тупых, что вежливость — закон авторитетов, — приблизил парень свое лицо к Мирошнику и, очевидно, дыхнул на него чем-то довольно неприятным, потому что тот Скривился еще больше. — А ты, дядя, я так понимаю, совсем не авторитет.
Компания подтянулась поближе, смыкая полукольцо вокруг хозяина «Рандеву». Я поспешил к ним, таща за собой на невидимых веревочках трех человек в оранжевых жилетах. Пригожа из автобуса не вышел. Лялька стояла в открытых дверях, обеспокоенно наблюдая за нами.
— Ребята, ребята, — пропел я, — нам Михай срочно нужен. Есть дело к нему. Оч-чень важное.
Мне казалось, что это сдвоенное «ч» добавит веса моим словам. Но только казалось.
— Браток, — обратился ко мне увалень с перемазанным лицом, — у нас дела тоже оч-чень важные. Ты что, не слышишь?..
Я прислушался и во внезапной тишине услышал какое-то приглушенное бормотание, доносящееся из перекошенных дверей «катской конторы». Вдруг оно прервалось диким вскриком. Меня даже передернуло.
— Что тут происходит, чертовы дети? — вдруг заорал Мирошник.
Юнцы захохотали:
— Чертовы, чертовы… Все мы теперь чертовы дети. Вот слышишь, новеньких испытываем. Во славу светосиятельного. Чтоб их, намаханных, спасти.
Это уже было что-то новенькое. Впрочем, новенькое, вытекающее из событий стареньких. Я почувствовал, что внутренне начинаю заводиться. Мирошник был заведен еще Лялькой.
— А ну, раздолбай, пропустите нас! Что это за притон у вас тут?