Адаптация

Неплохо было бы попасть в него. О жителях далёких деревень, О пляжах На Таити и Гаити, О том, Что где-то, Кажется, на Крите, Теперь пасётся северный олень.

Суставчатое щупальце выстрелило из-под земли, но было встречено пинком. Прижато к земле и переломано. Хруст Ева не услышала. Она почему-то вообще ничего не слышала, кроме этих идиотских стихов. Тод, не нарушая ритма и дыхания, сбил нетопыря и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, всадил пулю в глаз зверя, похожего на застиранного плюшевого медведя.

Медведь опрокинулся навзничь. Как не боялась Бога или чёрта, Водила дружбу С разным вороньём...

Ева сунула пальцы в уши, пытаясь нащупать барабанные перепонки. И сама рассмеялась от нелепости ситуации. Людей убивают, а этому плевать. Он стихи читает.

И на месте стоит. Ему все равно, что делается там, если здесь тишина.

Ева помахала рукой Айне. Подмигнула. И сколько могла, вдохнула порченного гарью воздуха. Если и им плевать, то и Еве тоже. Ева постоит рядышком. Или посидит. Ева спасала, а оказывается, никого спасать не надо. Девчонка ведь даже не поняла, зачем это. А раз так...

На тротуар выкатилась ошалевшая рысь и завертелась, норовя дотянуться зубами до развороченного дробью бока. И легла в полуметре от Айне. Девчонка высунулась, с пристальным вниманием вглядываясь во вскрытый пулей череп. Покосившись на Тода, она вытянула руку и сунула пальцы в серое месиво мозга.

Еву затошнило.

Запнулась, Лишь заговорив о нём - Разбойнике из западного форта.

Безумие какое-то! И Ева закричала:

– Хватит!

А голоса не было. И это напугало больше, чем все, творившееся вокруг. Ева попятилась. Уперлась спиной во что-то живое, и это "что-то" вцепилось в плечи, разворачивая. Ударило по руке с бесполезным пистолетом. Глеб?

Глеб кричал. Определенно. Рот его раскрывался и закрывался, но Ева не слышала. Она виновато развела руками, и тогда Глеб просто оттолкнул ее.

Злой.

Ему Она доверила свой страх, Он рядом был, Берёг, Звонил с работы, В бумажнике носил с собою фото,

И тут Ева увидела медведку. Четырехметровое тело. Панцирь головогруди с земляными буграми. Широкие лопасти передних конечностей. Куцые жгуты крыльев, прижатые к спине. И чуткие щупы антенн, пытающиеся поймать направление.

В глазу насекомого зияла дыра, из которой сочилась желтоватая гемолимфа.

Медведка поворачивалась медленно, как танк. Огромное тело ее выгибалось, пластины экзоскелета находили друг на друга с беззвучным скрежетом; подрагивали жесткие надкрылья. Ева приросла к земле. Она смотрела, как медленно поднимается верхняя губа, расходятся зазубренные мандибулы и прозрачные капли секрета падают на землю. Нижние челюсти двигались быстро, судорожно, как лезвия комбайна.

Сейчас Еву съедят.

Кому-то будет вкусно.

А кому-то наплевать.

А я - Всё пропадал В чужих краях.

Еву дернули за шиворот и толкнули в спину. И она, не удержавшись на ногах, покатилась кувырком. Ладони обожгло. Ева перевернулась на спину, села и уставилась на разодранные руки.

За что? Больно же.

Весеннее поблекло разноцветье, И льдом Схватились нежные слова. Я промолчал. Она была права. Январский ветер всё хлестал, Как плетью. [2]

– Да помоги ты, черт бы тебя побрал!
– крик перекрыл последнюю строфу, и Ева очнулась. Руки болели по-прежнему, и колено противно ныло. Но это - мелочи.

2

Стихи С.А. Иваненко

Медведка приближалась.

Ее движения были медлительны. Ее броня - неуязвима. Стая пуль расчертила хитин глубокими бороздами, а тварь даже не шелохнулась.

И заряд дроби приняла, как лист воду. Разве что не отряхнулась.

– Еще стреляй!
– рявкнул Глеб.
– Смени на...

– На нее гранатомет нужен.

Тод. У него закончились стихи и теперь твари попрут сюда. Ерунда. Это просто последствия контузии. Ложные ассоциативные связи.

Сунув пистолет в кобуру, Тод подхватил Айне и кинулся прочь. Вот так? Просто свалит и все? Он права не имеет уходить! Он должен...

– Подъем!
– заорали на ухо.
– Быстро!

И снова потянули за шкирку, как котенка. Ева поднялась. Побежала, спотыкаясь, думая только о том, что если грохнется, то рассадит руки еще сильнее, а сильнее уже некуда. Ноги шлепали. Под ногами хрустело. А пулемет молчал.

– Давай, шевели ножками!
– Глеб не выпускал руку, и когда Ева отставала, тянул ее, как на буксире.

Глеб хороший.

Только ружье у другого.

В какой-то момент Глеб оттолкнул ее, а сам остановился, перевернул ногой лежащее тело, и поднял автомат. Передернул затвор. Прицелился.

– Беги!