Адаптация
Шрифт:
– Мы вместе!
– Мы - люди!
– рокочущий бас режет уши.
– Мы - люди!
– Мы имеем право жить в нашем мире!
Камера останавливается на лице человека, любовно фиксируя белесые брови и широкую переносицу, разрезанный шрамом-молнией лоб и тяжелый подбородок.
– Мир для людей. Для тебя! Для меня! Для ее!
Указующий перст останавливается на девчонке, и покорная толпа прибоем выносит ее на помост, поднимает,
Девчонке лет пятнадцать. Черные джинсы ее пузырятся на коленях, а черная куртка слишком велика. И только алая косынка на волосах делает ее яркой, ярче всей толпы.
– Как тебя зовут?
Ее макушка находится на уровне его плеча. Ее глаза лучатся любовью, и свет ее, искаженный фильтрами камеры, раскрашенный пиксельными карандашами, льется с мониторов.
Толпа любит ее, безымянную - имя утонуло в приветственном рокоте. Толпе плевать на имена.
– Зачем ты пришла сюда?
– требует признания дрессировщик, и девушка, приникая губами к черному шару микрофона, шепчет:
– Я хочу быть с вами.
– Она хочет быть с нами!
– визжит он, и уже не бас - фальцет вскрывает череп консервным ножом. Тод отступает, проталкивается сквозь толпу и вязнет.
– И ты! Ты тоже хочешь быть с нами?
На сей раз по ступенькам взбирается парень, ему подают руку, втягивают, толкают к краю сцены. Зенки камер берут его на прицел.
Камерам он нравится. Они вылизывают эти розовые щенячьи щеки, прорисовывают трогательный пушок над верхней губой, и темную родинку на крыле носа. И редкие темные брови. И старый шрам на лбу... и чертову кучу деталей мелких, неважных, но именно за них толпа и любит парня.
– Как тебя зовут?
– Глеб!
– он говорит достаточно громко, чтобы быть услышанным.
– Зачем ты пришел сюда, Глеб?
– Потому что... потому что я хочу правды! Они убили мою сестру! Долбанные дроиды убили мою сестру!
Крупный план. Тишина, опасная вспышкой безумия. А паренек лезет в карман, вытаскивает мятую бумажку и тычет в камеру.
– Вот ее фотография!
Просто кусок бумаги с трещинами на сгибах. Просто картинка. Просто женщина. В мире гибнет великое множество женщин. И это нормально.
Никто не берется ненавидеть самолеты после авиакатастрофы. Никто не становится идейным врагом автомобилей. Никто не объявляет вне закона само человечество только из-за убийств, совершенных отдельными людьми.
Только говорить бесполезно. Хорошо, если получится выбраться из этой заварушки
живым. И Тод вместе с пятью тысячами человеков разглядывает лицо незнакомой женщины на экране.И разрывая затянувшуюся паузу, человек на помосте обнимает девушку и Глеба.
– Ты потерял. И ты обрел. Теперь она - твоя сестра. И моя тоже. А ты мой брат... Нас немного. Было еще меньше! Но черная сотня стала черной тысячей! А скоро тысяча превратиться в миллион. Так пусть знают! Пусть слышат наши голоса! Меня упрекают: борьба и снова борьба! Но в ней я вижу судьбу всего сущего. Уклониться от борьбы, если только он не хочет быть побежденным, не может никто.
Теперь его слушали. И тысячи диктофонов писали речь, чтобы распространить по сети вирус слов, казалось бы давно забытых.
– Сегодня мы бьемся не за нефтяные промыслы, каучук или полезные ископаемые. Сегодня мы бьемся за само существование нашего вида! За жизненное пространство, которое сжимается день ото дня. И отказ от применения с этой целью насилия означает величайшую трусость, расплатой за которую станет деградация вида.
Ему поднесли воду, но человек не вылил - выплеснул ее на руки, а мокрыми ладонями вытер мокрое же лицо. Теперь он говорил суше, четче, разрывая гусеницы предложений на отдельные слова.
– И пока я жив, я буду думать о судьбе нашего вида. Я не остановлюсь ни перед чем. Я уничтожу каждого, кто против меня! Кто против вас! Я знаю, вы за мной. И знаю, что если мы победоносно выстоим в борьбе, наше время войдет в историю человечества. Для меня выбор прост. Умереть или уничтожить!
Толпа молчала. Но в молчании ее не было отрицания. Они мысленно умирали и уничтожали. Чаще второе. Тод заставил себя разжать пальцы и смотреть на сцену.
– Вспомните, что мы все есть братья! Мы все - сестры. Мы - люди! Мы скованы одной цепью!
– он поворачивается спиной к толпе и, став на колени, воздевает руки к знамени.
– Цепью общей эволюции! Мы связаны одной целью! Сделать мир таким, каков он был! Почему?
– Мы - люди!
– Да! Мы люди. Мы право имеем!
Грохочет Вагнер. Валькирии, оседлавши звук, несутся над стадионом. Хохочут.
Позже, в номере гостиницы, та же девчонка, но уже лишившаяся черноты одежд, дарит любовь своим братьям. Их у нее много, и девчонка устает. Ее глаза гаснут, а может просто качество сигнала со скрытых камер отвратительное. Тод смотрит. Пьет теплую минералку. Составляет отчет.