Адаптация

Ева мотнула головой: одна - нет. Вместе.

– Дура!

Она крикнуть собиралась, что не бросит, только не успела. Время вдруг стало медленным и вязким.

Глеб нажал на спусковой крючок, и Ева увидела, как острые носики пуль рассекают воздух. Как пространство сращивает раневые каналы. Как кувыркаются стреляные гильзы.

– Беги же!

Медведки дождя не боятся. Даже свинцового. У них нервные узлы спрятаны надежно. И сердца как такового нет, а палить в панцирь - зря патроны тратить... Ева хотела сказать. Снова не успела.

Свистнуло. Громко и высоко, отключая уши. Запоздал крик Глеба:

– Ложись!

Ева упала за долю секунды до того, как взорвался снаряд. По телу прокатилась ударная волна, ноги лизнуло горячим.

– Мамочка, - сказала Ева, губами царапая землю.
– Мамочка, забери меня отсюда.

Не забрали. Она лежала, вжимаясь всем телом в землю и дыша через раз. И когда велели подниматься, не сумела встать. Поднял Глеб и силой разжал пальцы, заставляя выкинуть камни. Зачем Еве камни? Когда схватила? Она не помнила.

– Ну? Живая? Живая. Где-то болит? Тебя ранили? Давай, Ева, очнись...

Ева мотнула головой. Она очнется. Еще секундочку и совсем-совсем очнется. Болело везде, но иначе, чем после того взрыва, из-за которого она умерла. Она оглянулась. Тушу медведки разорвало пополам. Шевелились церки и мандибулы, расползалась желтая лужа псевдокрови, а в ячейках сегментированного глаза отражалось небо, поселок и Ева.

Еву все-таки стошнило.

– Ничего. Все уже закончилось. Все закончилось, - повторял и повторял Глеб, баюкая автомат.
– Закончилось все.

Ева сама видела. Разломы зарастали. Паутина тончайших побегов костенела, стягивая края ран и затыкая дыры твердыми бляшками. Торчала из земли крыша дома, и покореженный флюгер раскачивался, но все никак не обрывался. Прямо у стены дергалась еще одна медведка, пронзенная гарпуном, а третья слепой юлой крутилась на месте. Панцирь ее зиял пробоинами. В некоторых торчали металлические древки копий. То тут, то там щелкали выстрелы. Монстров почти не осталось. И последние ложились под пулями, не пытаясь уже прорвать оцепление.

– Спасибо, - сказала Ева, вытерев губы. Вкус рвоты во рту был отвратителен.
– Ты мог бросить.

Глеб закинул ремень автомата на плечо и сказал:

– Не мог. Человек я или хрен собачий?

Улыбнулся. И Ева попробовала, но губы точно склеились. Глеб прав: он человек. А Тод нет.

– Стоять можешь?

Может. Ева все может. Она вообще сильная и уже однажды умирала. Это не страшно. Немного больно и все.

...прозрачная трубка вены выползала из руки и стеблем лианы обвивала металлическую стойку. На стойке покачивался пластиковый пакет, испещренный письменами. Буковок было много, но они расползались, как муравьи.

Муравьи-муравьишечки. Белые яйца, ленивые личинки под присмотром заботливых нянек, фуражиры и солдаты. А венцом пирамиды - матка. Крупная, беспомощная, способная лишь жрать и откладывать яйца.

– На золотом крыльце сидели царь...
– зазвенел над ухом механический голосок. Ева хотела повернуть голову, но не смогла.

– ...царевич, король...
– на полуслове музыка оборвалась. Заскрипела пружина, заскрежетал язычок по стальной пластине. И чья-то рука смежила веки Евы. Но свет не погас, он пробивался сквозь тонкую кожу, принося желтизну жижи в пакете и синие буквы-муравьи.

– До свиданья, портной.

Холодные губы коснулись лба.

До свиданья, Ева. Жаль, что иначе попрощаться не вышло. А еще у твоих духов запах горелого мяса.

Тушили. Бежали, тянули ребристые кишки шлангов, катили бочки реактивов и, смешав воду с газом, заливали огонь пеной. Огонь поддавался. Люди работали.

– Ты, придурок, ты чего творил?
– Глеб орал. Рядом орал. На кого?

На Тода. Зачем? Ева не знала.

– Ваши претензии не уместны, - встав на одно колено, андроид ощупывал девчонку. Заботливый. О Еве бы кто так позаботился. Она осторожно сжала кулаки и разжала. Ссаженная кожа жжется. Сукровица ломается. Надо идти в дом. В доме есть чемодан, а в чемодане есть лекарства.

– Ладно меня, но ты ж ее бросил!
– Глеб ткнул стволом в Еву. Тод повернулся, смерил Еву насмешливым взглядом и сказал:

– Джентльмен всегда уступит не только место даме, но и даму другому джентльмену.

Айне подняла с земли гильзу и, внимательно осмотрев, лизнула.

– Она же погибнуть могла!

– И что?

– Глеб, успокойся, - сказала Ева, пряча руки в карманы. За разодранную кожу было стыдно. И еще за то, что ее едва-едва не убили.
– У него программа. И ему действительно плевать. Ей тоже. Правда?