Адаптация
Шрифт:
Даже не на само плечо - на родинку, выглядывающую из-под лямки.
– Привет, - сказала она.
– Я войду.
Это не было вопросом, скорее приказом, и Глеб подчинился. Она вошла, огляделась, скривилась. Наверное, ей, привыкшей к роскоши, Глебова квартирка кажется мелкой и грязной.
И убраться надо было.
Он собирался. Вчера вот. И позавчера. И вообще он не свинья, просто дел много.
– Меня Евой звать, -
– А ты Глеб. Я знаю. Вот, - она протягивает фотографию Натальи. Такой у Глеба нету. У него вообще снимков мало осталось.
– Я подумала, что тебе это будет надо.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Она мне не нравилась. Зануда. Вот честно, зануда!
– Ева поднимает пустую банку и отправляет в открытое окно.
– А ты другой. Я тебя вчера в новостях видела. И сразу вспомнила. Ты не обижаешься за то, что я на похоронах так?
На Еву невозможно обижаться.
– Прости, - просит она, глядя снизу вверх. Глеб прощает и то, что было, и то, что еще будет.
– Ты просто прелесть! А братик мой - зануда. Наверное, это общая беда - занудные родственнички. Чаем угостишь? Правда, торт я на этот раз не принесла. Как-то подумалось, что не в тему.
– У меня сушки есть, - отвечает Глеб и мысленно клянет себя еще и за тот бардак, который на кухне.
– Ты тут посиди, ладно? Я сейчас!
Ева кивает. Ева стаскивает с дивана покрывало, складывает вдвое и кладет на пол. Садится, скрестив ноги, и предлагает:
– Будем пить чай по-восточному. Скажи, а тебе не жаль людей было?
– К-каких?
– Тех, которые при взрыве погибли.
– Жаль.
Она не знает! Никто не может знать наверняка, кроме своих. Да и там не каждому верят. Доказать надо преданность. Глеб доказал. Глеб сделал все правильно и сейчас сделает.
Чайник закипает быстро. Теткины фарфоровые кружки выглядят убого, но всяко лучше граненых стаканов. Правда, кружек осталось лишь три, да и то одна надколотая по ободку.
Щепоть заварки. Кипяток. Сахар в банке. Черт, а пересыпать-то некуда. Ладно, сойдет. Сушки в пакете. И все добро на поднос. Только бы Ева не ушла.
Она не ушла. Сидя на прежнем месте, она вертела Глебову саблю.
– Я взяла.
Как будто Глеб не видит, что взяла.
– Интересно стало. Не дуйся. А чай ставь. И садись. Пить будем. Разговаривать будем. И думать.
–
О чем?У Глеба получилось поставить поднос, не расплескав чай. Сам он не сел - упал, кое-как подобрав ноги. Неудобно. И чем ее стол не устроил? Он ведь даже почти чистый.
Ева уронила саблю:
– Подделка.
– Я знаю.
– Какой в этом смысл? В том, чтобы иметь дело с ненастоящими вещами?
Она взяла чашку обеими руками.
– Горячая! Осторожно!
Она подняла, подула и отхлебнула кипятку. Ненормальная! Все они, бессмертные, ненормальные. Или понтуются.
– Или с чужими идеями? Они ведь тоже подделки зачастую. Не понимаешь? Вы думаете, что вы такие умные и вычислить вас невозможно?
– Ты о чем?
Ева переставила чашку на ладонь левой руки, палец правой выводил на лезвии сабли узоры.
– О взрыве. И ты меня прекрасно понимаешь.
– Я не...
– Сегодня одна бомба. Завтра вторая. Послезавтра третья. Чего вы добиваетесь? Или правильнее сказать будет: чего ты добиваешься? Пей чаёк.
И Глеб послушно выпил, всю чашку одним глотком.
– Горячо, правда? А будет еще горячее, если вы не прекратите. СБ идет вам навстречу, но лишь потому, что в данном конкретном случае это возможно. При повторении инцидента, разговор будет другим.
Глеб дышал, пытаясь остудить обожженный рот. А девочка с голубыми волосами гладила клинок, как кошку.
– О... об андроидах волнуешься?
– голос вышел сиплым.
– О людях. О мире. Все мы хотим мира, правда?
– Его нету! Есть война! Есть противостояние, которого...
– Которое придумали для таких дурачков как ты, - Ева взяла сушку и, разломав в ладони, отправила кусок в рот.
– Твою сестрицу убил не дроид, а ее собственный эксперимент. И еще самоуверенность. Она так спешила быть умнее всех, что просто голову потеряла от осознания собственной гениальности. К слову, она тебе ничего не присылала?
– Нет.
Глеб заставлял себя ненавидеть девушку, сидящую напротив. Это павлинье перышко, оглаживающее плечо. Эту шляпку с куцей вуалью. Этот комбинезон, шлейки которого норовили сползти, и Ева регулярно их поправляла. И особенно родинку, которая была как метка.
– А если подумать? Если хорошо-хорошо подумать?
– Нет! Ничего она мне не присылала! И вообще... вообще убирайся отсюда! Слышишь?