Адмирал Империи – 35

Теперь каждый был сам за себя. Единое командование и построение фактически перестало существовать, и адмиралы и капитаны действовали разрозненно, руководствуясь больше инстинктом самосохранения, чем тактическими соображениями. В этом хаосе особенно ярко проявились истинные лица и характеры военачальников.

Кто-то из дивизионных адмиралов, а именно — приятель великого князя и его собутыльник Никита Львович Трубецкой, также побежал под защиту кораблей второй «линии», что состояла из Балтийского флота. Страх затмил его разум, вытеснив последние крохи мужества и гордости. Бледный как смерть, с дрожащими руками и испариной на лбу, он судорожно склонился над пультом управления, безостановочно повторяя в микрофон приказ об отступлении. В его голосе не осталось и тени былой наигранной бравады.

Кто-то упорно продолжал сопротивляться, вопреки всему до конца оставаясь верным присяге и воинскому долгу. Эти немногочисленные очаги обороны, рассыпанные среди всеобщего хаоса, светились, словно искорки надежды, вселяя робкую веру в чудо даже в сердца отчаявшихся. Экипажи этих кораблей стояли насмерть, с яростью обреченных отражая атаки врага. Каждый из них превратился в героя, живую легенду, готовую погибнуть, но не отступить ни на шаг.

Среди оставшихся на своих прежних координатах были вице-адмирал Илайя Джонс и командующий 3-ей «линейной» дивизией вице-адмирал Василий Иванович Козицын. Два закаленных в боях ветерана, повидавших на своем веку немало сражений и испытаний. Их флагманы, окруженные плотным кольцом верных кораблей, возвышались среди урагана огня и хаоса, словно неприступные бастионы.

Первый, потому что прилюдно поклялся уничтожить Зубова. Это была его личная война, кровавая вендетта, ставшая делом всей жизни. Джонс, словно одержимый, раз за разом атаковал позиции противника. Его глаза горели лихорадочным огнем, а голос, искаженный яростью, хрипло выкрикивал в эфир проклятия вперемешку с приказами. Он был готов преследовать своего заклятого врага до самых врат ада, и даже гибель казалась ему не слишком высокой ценой за возможность свести счеты.

Второму же надоело, что его — прославленного боевого адмирала Российской Империи постоянно кто-то выручает. Но сейчас, в этот роковой час, когда рушились все опоры и рассыпались союзы, он внезапно ощутил острую потребность доказать всему миру и самому себе, что чего-то стоит. И теперь старик вовсю старался проявить свою храбрость и флотоводческие навыки, стремясь или победить, или умереть…

Контр-адмирал Зубов на «Москве» погнался за отступающими кораблями Романова и Трубецкого, беспощадно расстреливая их силовые установки. Словно хищник, учуявший запах крови, он неотступно следовал за своей добычей, методично выводя из строя один корабль за другим. Залпы его орудий вспарывали тьму космоса, словно разряды небесного гнева, неся гибель всему на своем пути. Демид Александрович упивался охотой, желая насладиться триумфом сполна.

— Куда же вы, господа имперские князья?! — смеялся над бегущими, Демид Александрович в открытом эфире. Его голос, полный издевки и превосходства, гремел на всех частотах, словно глас самой судьбы. — Мы еще с вами не договорили. Остановитесь и разверните ваши флагманы, чтобы я не стрелял им в корму, как в корабли трусов!

Но, ни Михаил Александрович, ни Никита Львович Трубецкой ему на это не ответили. Их молчание было красноречивее любых слов. Страх сковал им глотки, напрочь лишив дара речи. Скрепя зубами от бессилья и унижения, они молча сносили все издевательства Зубова, стараясь как можно быстрее увести свои избитые флагманы и потрепанные эскадры под защиту регулярных имперских дивизий Балтийского космофлота, что находились сейчас в нескольких сотнях километров от места событий. Лишь там, в надежном тылу, вдали от хохота врага и осуждающих взглядов соратников они надеялись перевести дух и залечить раны, как физические, так и душевные.

Когда же корабли Трубецкого и князя Михаила, наконец, достигли спасительной второй «линии» построения союзной эскадры, они того не желая своим движением и вторжением смешали ее ряды. Балтийцы, стоявшие до сего момента стройными порядками в полной боевой готовности, вдруг дрогнули и заколебались. Их безупречные построения смялись под напором хлынувших беглецов, рассыпаясь, словно нитка бус, лишившаяся узелка. «Линия» буквально начала рассыпаться от столкновения со своими же отступающими кораблями, по сути еще до встречи с врагом. Все труды командующего по выстраиванию безупречной обороны пошли прахом в одно мгновение.

Адмирал Карл Юзефович, багровый от ярости, метался по мостику своего флагмана, всеми силами пытаясь привести подчиненные ему подразделения в порядок. Ему казалось, что он угодил в какой-то абсурдный кошмар, в котором все пошло наперекосяк. Его четкие приказы тонули в какофонии криков, воплей и помех, а драгоценные минуты утекали сквозь пальцы, словно песок. Карл отчаянно и нецензурно ругал мешавшиеся ему «под ногами» полуразбитые княжеские эскадры, грозя всем участникам этого безобразия трибуналом и расстрелом.

— Что вы делаете, безумцы?! — надрывался он, брызжа слюной и грозя кулаком в экран, обращаясь к беглецам Трубецкому и великому князю Михаилу Александровичу, чьи корабли уже прошмыгнули сквозь слой «линии» и по сути находились уже в относительной безопасности, однако подставив тем самым вымпелы «балтийцев» под прямой удар эскадр контр-адмирала Зубова. — Этот проклятые гвардейские дредноуты нас сейчас вместе с вами же сметут к чертям собачьим со своей дороги!